— Что я умею? — хитро улыбнулась я. — Скажите, Флора, у вас иголка и нитка найдется?

Наступила оттепель. Приезжал на велосипеде пожилой мужчина, сказал, что хотя война еще не закончилась, она уже прокатилась на запад мимо нас, и ее конец уже близок.

— Слава богу, — сказала Флора. — Честно говоря, мне очень не хотелось, чтобы мои поля танки своими гусеницами разворотили.

Новость была хорошей, но отпраздновать ее нам с Флорой не удалось — к вечеру начала телиться одна из ее коров. Я пошла в хлев вместе с Флорой, и вместе с ней тянула веревку, помогая появиться на свет теленку, который шел копытцами вперед. Когда все закончилось, я долго смотрела на блестящее крохотное тельце — весь теленок, казалось, состоял из одних только глаз да тонких ножек. Мама-корова наклонилась и принялась вылизывать своего новорожденного малыша, помогая ему освоиться в новом для него мире.

Флора вытерла руки о свои рабочие штаны и неожиданно спросила, глядя на меня:

— Ты вскоре уедешь, верно?

Откуда она узнала?

— Я останусь до тех пор, пока буду нужна вам, — ответила я.

— Езжай, — сказала Флора. — Езжай, и помни, что в этом доме всегда будут рады тебе. Война — не война, не важно. Всегда.

— Я очень, очень вам благодарна за все. Просто… мне нужно… домой.

— Конечно, нужно, дочка, я понимаю. Конечно, нужно.

Нужно, но где взять денег на дорогу — вот вопрос. У меня не было ни денег, ни сигарет.

Найдя на ферме потрепанный а?тлас, я выяснила, что нахожусь от своего дома в нескольких сотнях километров — Флора показала мне на карте крапинку, означавшую ближайшую к ее ферме деревню. Но даже если предположить, что вся территория до моего родного города уже освобождена, как мне добраться так далеко одной и без копейки денег?

Как всегда, мне на помощь пришла бабушка с ее любимыми присказками. «Если тебе нужно на другой берег, смело иди через мост. Если нет моста — переплыви реку».

В тот вечер я села за кухонный стол и принялась изучать пальто, в котором вышла из Биркенау. Пальто нужно было слегка расставить. Нельзя сказать, что мы объедались на этой ферме, однако вес я все-таки немного набрала. Я распускала шов за швом, чтобы сделать пальто чуть шире. И тут мне вдруг вспомнился мой первый поход в универмаг. Что тогда сказала та, похожая на крота девушка? Что-то насчет людей, прячущих ценности в своей одежде…

Представьте себе, деньги я нашла — большую, туго свернутую пачку, спрятанную в больших накладных подплечниках среди клочков конского волоса. Мне страшно было думать о судьбе зашившей эти деньги женщины, однако ее предусмотрительность стала моим счастливым случаем.

Часть пачки я оставила у себя под подушкой, чтобы Флора нашла их уже после моего ухода. Отдать деньги прямо ей в руки я не могла, не вынесла бы, начни она благодарить меня. И чего стоят деньги? Будь это даже не бумажки, а золото и бриллианты из очередной сказочной истории Розы, их не хватило бы, чтобы отплатить Флоре за величайшую, бесценную на свете вещь — человеческую доброту.

К деньгам я приложила записку. Она получилась очень короткой.

«Флоре. От Эллы. Вы спасли мне жизнь».

* * *

В тот день, когда я уходила, Флора подарила мне расческу для маленьких завитков, обрамляющих теперь мое лицо. Я надела свое Освободительное платье, зашнуровала ботинки, застегнула на все пуговицы пальто.

На Флоре была надета одна из новых, сшитых мной для нее рубашек и новая пара брюк — тоже моей работы. Она дала мне пакет с бутербродами и песочным печеньем.

— Алую ленту не забыла?

Я просто кивнула — не могла говорить, в горле стоял ком.

— Ну, тогда все, пожалуй. Будь счастлива, Элла.

Я все еще неловко топталась на месте, потом повернулась, но тут вдруг подумала: «А что на моем месте сделала бы Роза?» Я вновь повернулась лицом к Флоре и крепко, благодарно обняла ее. Постояла так немного, и только после ушла.

Я попрощалась с кошкой и коровами, цыплятами и дворовым псом. С Мартой. Ее похоронили на склоне травянистого холма, усыпанного ромашками. Поставили на могильном холмике простенький памятный знак с табличкой, на которой было написано «Марта» и стояла дата ее смерти. Больше мы о ней ничего не знали.

Высоко подняв голову, я вышла на дорогу. Пора домой. Меня ждал раскинувшийся передо мной мир.

Сначала я добралась до соседней деревни. Поскольку никакой транспорт из нее не ходил, пешком дошла дальше, до ближайшего города. Оттуда ходили автобусы, а улицы с непривычки ошеломили меня своим шумом, движением, людьми, огнями, магазинами… Жизнь шла здесь своим чередом, словно и не было никакой войны. Жизнь, привычная для местных горожан, но не для меня. Я словно вернулась в детство и открывала для себя этот мир заново. Ой, смотри, Элла — овощная лавка! Ой, а там булочная!

А вот зеркальная витрина, и в ней отражение. Это я — высокая серьезная девушка в тесноватом пальто, из-под которого выглядывает краешек розового платья.

Было странно, невероятно представлять, что вся эта жизнь продолжалась и в то самое время, когда тонул в грязи и пыли Биркенау, когда дымили жирным пеплом его трубы.

Отсюда я на автобусе доехала до следующего города. Села там на поезд. Пересела на другой поезд. Приехала на вокзал. Проехала несколько остановок на трамвае. И вот я уже спешу по знакомым улицам к дому, который всю жизнь считала родным.

Удивительно, каким новым казалось для меня все вокруг, хотя на самом деле здесь ничего не изменилось. Прошел всего год с того дня, как я в последний раз вышла из дома. Вот мой дом. Я бегом бросилась, готовая крикнуть: «Это я! Элла! Я дома!»

Дверь была заперта. Я позвонила. Мне не открыли. Занавесок на окнах не было. Я заглянула внутрь и увидела знакомые кухонные стулья, те самые, издававшие неприличные звуки, когда садишься на них. А вот и заветный бабушкин шкафчик, только ее коллекция хрусталя куда-то исчезла, и сейчас он набит старыми газетами.

Подметавшая соседний двор женщина подозрительно взглянула на меня и крикнула:

— Можешь хоть до вечера звонить, все равно дома нет никого!

— Я ищу моих бабушку и дедушку…

— Здесь? В этом доме два молодых доктора живут, а из стариков никого.

— Вы меня не помните? Я Элла. Это был мой дом.

— Ничего не знаю, — прищурила глаза женщина.

— Но мои дедушка и бабушка, где они? Их не забрали в… Биркенау? — Мне с трудом удалось произнести последнее слово, от этого во рту сразу появилась горечь.

— Я не желаю верить во все эти страшилки! — сказала соседка, сделав шаг назад и прикрываясь своей метлой. — Биркенау какой-то…

* * *

Ничуть не лучше было и с продавщицей из газетного ларька. В моей прошлой жизни я приходила сюда почти каждый день, покупала здесь всякую всячину. Табак для дедушки, например, и журналы для нас с бабушкой. Товаров на полках стало заметно меньше: война. За кассой стояла все та же, похожая на нервного хомячка, продавщица в золотых серьгах и браслетах.