Каким-то образом я умудрилась протащить Марту еще несколько шагов вперед, а потом услышала ее прерывистый вдох. Глаза у Марты широко раскрылись — она заметила надзирательницу. Затем Марта вскрикнула и извернулась всем телом, чтобы сильно толкнуть меня вперед. Пуля сразила Марту и миновала меня.

Марта упала, подмяв меня собой. Я тоже повалилась, уткнувшись лицом в снег, затем перевернулась на спину. Она лежала на мне, смотрела в низкое небо и хрипло шептала:

— Этого… не должно было… случиться… со мной. — По платью Марты растекалась кровь, пугающе красная и теплая. — Я же работала… в самых лучших…

Прозвучал второй оглушительный выстрел.

Тело Марты дернулось один раз и застыло. Глаза у нее остались открытыми, но закатились.

Проскрипели шаги, надзирательница приближалась ко мне по снегу. Я отчаянно изо всех сил пыталась столкнуть с себя тело Марты, но никак не получалось. Она была буквально мертвым грузом. Надо мной возникла тень, а я все толкала и толкала Марту, стараясь черпать силы из зажатой в ладони алой ленты. Я не хотела, не собиралась умирать здесь, на этом снегу. Я собиралась ЖИТЬ! Мне так много хотелось успеть еще сделать, так много…

— Я так и думала, что это ты, — раздался сверху ледяной голос. — Ну и что дальше?

Сначала я увидела только тяжелые альпийские башмаки, отороченные мехом. Подняв взгляд выше, рассмотрела темные брюки, черную шинель и пару маленьких, похожих на пуговки, поросячьих глаз.

— Карла!

— Ага… Забавно, правда?

С тяжелым вздохом Карла опустилась рядом со мной на корточки. Дыхание вылетало у нее изо рта облачками пара. Пахло от Карлы потом и «Синим вечером».

— Что это ты там держишь в руке?.. Хм, все еще цепляешься за эту дурацкую красную тряпку?

Карла потянула мою алую ленту к себе. Я крепко вцепилась в нее и не отпускала. В какой-то момент могло показаться, что мы держимся с Карлой за руки — прямо здесь, в снегу. Она потянула сильнее. Я вцепилась в алую ленту так, словно от этого зависела моя жизнь.

— Она моя, — сказала я.

Карла облизнула свои потрескавшиеся, обветренные губы и поднялась на ноги.

— А кольца моего не носишь?.. Ну да, я так и знала, что ты его продашь. Неблагодарная маленькая предательница. Впрочем, весь ваш народ не знает, что такое дружба.

Она постояла немного, с каким-то сожалением глядя на меня. На ее черную шинель продолжал падать белый снег.

— Ты разве не знаешь, что бежать дальше нет никакого смысла? — продолжила Карла. — Все кончено. Война проиграна. И Пиппы больше нет. Попала вчера под колесо грузовика. Пришлось пристрелить ее, чтобы не мучилась. Бедняжка. Тебя-то что спасло?

Придавленная тяжелым телом Марты, я с трудом смогла выдохнуть одно только слово:

— Надежда.

— Надежда? — фыркнула Карла. — Нет никакой надежды. Ты либо умрешь от голода, либо замерзнешь. Вопрос лишь в том, что из этого произойдет раньше. Милосерднее всего будет пристрелить тебя.

Карла отступила на шаг назад. Скрипнули ее кожаные башмаки. Она подняла руку, в которой блеснул пистолет. Раздался выстрел, и мое тело дернулось от удара пули.

«Ой, как странно, — успела подумать я. — Хотелось бы узнать…»

«Все в порядке, — сказала мне Роза. — Я жду тебя».

Я думала, что будет кровь, много красной крови, замерзающей вокруг моего неподвижного остывающего тела. Ничего подобного я не помнила, когда проснулась и обнаружила себя лежащей под мягким одеялом, украшенным узором в виде мелких цветочков. Голубой квадрат на окне оказался окном, откуда-то доносился звон стеклянной посуды.

— Готова выпить чаю? — спросил меня приветливый голос.

Быть мертвой оказалось очень странно. И гораздо теплее, чем я ожидала.

— Ладно, лежи спокойно, сейчас принесу, — сказал тот же голос.

Лежать — это хорошо, потому что я чувствовала себя слабенькой, как котенок. К моим губам поднесли чашку, и я начала жадно прихлебывать чай. Он оказался с молоком и восхитительно сладким.

— Ох, он действительно тебе необходим, — сказал голос. Теперь я увидела, что принадлежал он крупной женщине в пастельно-розовом фартуке. — И подкормить тебя нужно. Одна кожа да кости, вроде моей старой телки, когда она заболела. Я ее, можно сказать, с ложечки выкармливала, но на ноги все же подняла. И быстро подняла.

— Вы… фермер?

— А кто же еще, если это ферма? Я нашла тебя в придорожной канаве на краю моего свекольного поля. Тебя и еще одну, но той уже ничем нельзя было помочь. Я думала, что и ты тоже… но моя собака лизнула твою руку, и она дернулась.

Где-то в глубине моей набитой ватой головы прояснялось какое-то воспоминание. Потом обожгла неожиданная мысль:

— А моя лента? Вы не видели мою алую ленту? Я должна найти ее!

Я откинула одеяло, оттолкнула фермершу и попыталась встать, но две тонкие, прикрепленные к моим бедрам палочки ни на сантиметр не сдвинулись с места.

— Ну-ну, успокойся, — сказала фермерша, удерживая меня. — Если ты о том замусоленном лоскутке шелка, то я его сохранила. Хорошенько постирала, как и всю ту кучу одежды, что на тебе была.

— Мне нужна моя лента… — сказала я, вновь погружаясь в состояние блаженного покоя.

— Получишь ты ее, не волнуйся, — сказала фермерша, подтыкая вокруг меня одеяло. — А пока давай начнем с самого простого. Как мне тебя называть?

По вбитой в Биркенау привычке я на одном дыхании выпалила свой лагерный номер. Фермерша испуганно заморгала.

— А… имя? — осторожно спросила она. — Вот меня, например, зовут Флора. Понимаю, это глупое имя для такой горы, как я. Но, понимаешь, я родилась весной, а моя матушка очень любила цветы. Ладно еще Лилией какой-нибудь не нарекла или Петунией, например.

Мое имя. Она хочет узнать мое имя. Как же меня зовут, а? Как же давно никто не задавал мне этот простой вопрос. Затем в памяти сразу всплыло:

— Я Элла… и я шью.

Я не собиралась сразу же снова уснуть, но тут же провалилась во тьму. Я даже не подозревала, что человек может спать так глубоко и так долго. В какой-то момент я на короткое время проснулась и увидела прямо перед своим лицом башмаки фермерши.

— Что ты там делаешь, детка? — спросила она, нагибаясь, чтобы заглянуть ко мне под кровать.

Я смутилась, потому что чувствовала себя на полу… привычнее. Отвыкла от нормальной постели, слишком мягкой она была.

— Я… Мне не хотелось пачкать ваши прекрасные простыни.

— Перестань. Это старые простыни, я уж не знаю, сколько раз чинила их. Со счета сбилась. Конечно, хорошая баня тебе попозже не повредит, ведь я тебя только мокрой губкой обтерла перед тем, как твою рану обработать. Скверная рана, но только с виду. А так-то пуля навылет прошла, повезло тебе, можно сказать.