Все присутствовавшие были удивлены неожиданным появлением Дарнли, который теперь редко встречался с королевой и явно не принадлежал к ее кружку. Он поднялся в покои королевы по потайной лестнице из своих покоев и оставил дверь открытой, зная, что в здание вошли 150 вооруженных людей. Он не проявил никакого внимания к Марии и не извинился перед присутствовавшими, но встал рядом с изумленной женой, облокотившись на ручку ее кресла. Дарнли сделал все, что от него требовалось: отпер дверь на лестницу и обеспечил присутствие жены в столовой, чтобы она могла полюбоваться на ожидавшее ее зрелище.

Удивление собравшихся возросло после появления пошатывавшегося графа Рутвена. Тот был пьян, под его верхней одеждой виднелся доспех, на боку был кинжал, он тяжело дышал, а лицо его налилось кровью. Мария спросила: «Что за странный вид, милорд? Вы сошли с ума?» Рутвен, запинаясь, ответил: «Мы слишком долго были не в себе. Да будет вашему величеству угодно, чтобы этот молодой человек, Дэви, вышел из ваших покоев. Он и так провел в них слишком много времени». На смену удивлению пришел ужас. Мария просила, чтобы Риццио предали суду, если он совершил какое-либо преступление, но Рутвен не обратил внимания на ее слова и сказал Дарнли: «Сэр, держите вашу жену, королеву». Мария спросила мужа, знает ли он, что происходит, хотя всё было убийственно ясно, и Дарнли пробормотал, что понятия не имеет. Осознав, что его жизнь в опасности, Риццио забился в оконную нишу, а когда пьяный Рутвен попытался наброситься на него, между ними встал Роберт Стюарт. Рутвен закричал: «Руки прочь от меня, я никому не поддамся!» — и обнажил кинжал.

То был сигнал для остальных заговорщиков — Керра из Фаудонсайда, Патрика Беллендена, Джорджа Дугласа, Томаса Скотта и Генри Иейра. Они ворвались в комнату с оружием в руках, опрокинув стол. Леди Аргайл предотвратила пожар, подхватив и задув свечу, так что страшная сцена освещалась только пламенем камина. В крошечной комнате было теперь тринадцать человек, и Риццио упал на колени, цепляясь за юбки Марии и вопя от страха. Керр отцепил его пальцы от материи одной рукой, в другой же он держал заряженный пистолет, направив его на живот беременной Марии. Риццио спрятался за Марию, но Джордж Дуглас выхватил кинжал у Дарнли из ножен и «ударил его поверх наших плеч». Затем заговорщики выволокли вопящего итальянца из столовой и протащили его через спальню в приемный покой, так что Марию по крайней мере избавили от зрелища самой резни. Крики Риццио: Sauvez та vie, madame, sauvez та vie[67] — быстро прекратились, когда на его тело посыпался град ударов. Риццио получил более пятидесяти ударов кинжалом, прежде чем его обезображенное и окровавленное тело было сброшено с парадной лестницы вниз. Один из привратников снял с него золотые цепи, кольца и даже туфли. В груди покойника по-прежнему торчал кинжал Дарнли.

В столовой Мария и ее гости опасались, что их убьют вслед за Риццио, но Рутвен, подняв одно из перевернутых кресел, сел в него, вытер лоб и попросил принести ему выпить, прежде чем прочесть Марии наставление о том, что не стоит предпочитать фаворитов-иностранцев собственной знати. Мария спросила Дарнли, какое отношение он имеет ко всему случившемуся: «Я взяла вас из низкого сословия и сделала вас своим мужем. Какое преступление я совершила против вас, что вы так опозорили меня?» Дарнли обвинил ее в том, что она изменяла ему с Риццио, не допускала его до своей постели и не давала ему стать господином в собственном доме. Затем Дарнли произнес длинную оправдательную речь, подобие которой, к сожалению, можно услышать и в наше время:

«Вспомните, как вначале вы всегда приходили в мою спальню, приходили до тех пор, пока этот Дэви не стал вам близок. Разве у меня есть телесный недостаток? Или вы обижены на меня? Что я вам сделал, что вы не обращаетесь со мной так же, как раньше? Ведь я готов делать все, что хорошему мужу полагается делать с женой… В день нашей свадьбы вы обещали повиноваться мне, а также сказали, что я буду равен вам и стану участвовать во всех делах. Полагаю, что вы стали вести себя иначе по отношению ко мне по наущению этого Дэви!»

Мария обернулась к Рутвену, ставшему свидетелем этой семейной ссоры, и призвала на его голову гнев всей Европы: короля Франции, кардинала Лотарингского, ее дядей во Франции и даже папы. Рутвен ответил, что он слишком незначителен для таких важных людей. Мария продолжала: «Если я или мое дитя умрем, отвечать за это придется вам». Рутвен неубедительно произнес, что собирался только повесить Риццио и даже принес с собой веревку, но теперь королева — пленница и ее отвезут в замок Стирлинг, где ей предстоит ждать рождения ребенка. Если Марию попытаются освободить, «ее разрежут на кусочки и сбросят с крыши». Рутвену нравилась эта угроза. Мария спросила Дарнли, где его кинжал, и тот ответил, что «точно не знает». «Что ж, — ответила она, — это станет известно потом». Мария также заверила Рутвена и Дарнли: «В моем животе находится тот, кто отомстит за эти жестокости и оскорбления».

Семейная сцена могла бы продолжаться, однако дворец был охвачен смятением и тревогой. Одна из Марий прибежала к королеве с известиями о резне в приемном покое, и та крикнула ей: «Довольно слез! Теперь я буду думать о мести!» Графы Атолл, Босуэлл и Хантли, чьи комнаты находились в восточном крыле дворца, сбежали, «выпрыгнув из окна в маленький сад, где держали львов». Атолл и Летингтон укрылись в замке Атолла неподалеку от Данблейна, а Хантли и Босуэлл бежали в Крайтон, замок Босуэлла в Восточном Лотиане. Зазвонил «общинный колокол» Эдинбурга, и ко внешнему двору прибыл провост с наскоро собранными горожанами, однако Дарнли, свесившийся из окна, прокричал им, что все в порядке.

Затем Дарнли удалился, и Мария, оставшись в одиночестве, оценивала ситуацию. Выйдя замуж за Дарнли, она оттолкнула от себя партию Морея и Аргайла, дошедших до вооруженного восстания. Полагаясь на совет католика-иностранца Риццио, она подтолкнула к убийству партию Мортона и Рутвена. Она знала, что Морей и Аргайл скоро окажутся в Эдинбурге, если уже не приехали туда. Если бы Марии удалось нейтрализовать влияние Дарнли и хотя бы внешне получить контроль над ситуацией, тогда она смогла бы простить мятежников и привлечь их на свою сторону. С их помощью и благодаря советам мудрого Летингтона — которого нигде не было видно — она смогла бы вернуть себе уважение и, при благоприятных обстоятельствах, произвести на свет наследника. Но ее первой задачей было подчинить себе блудного мужа и сбежать из-под стражи, установленной партией Мортона — Рутвена.

Ночью Дарнли написал приказ о роспуске парламента, однако ему было запрещено видеть Марию, ставшую пленницей в собственных покоях. На следующее утро, в воскресенье 10 марта, Мелвилл убедил заговорщиков позволить ему выйти из дворца, чтобы посетить утреннюю службу в церкви Сент-Джайлс. Когда он выходил из ворот, Мария прокричала ему из окна приказ поднять город. Поскольку Дарнли заверил провоста в том, что все в порядке, а народ «был так недоволен правительством, что желал перемен», из этого ничего не вышло.

В тот же день, когда Мария находилась в туалете, леди Хантли подала ей закрытую чашу, однако присутствовавший при этом Патрик Линдси сорвал крышку и обнаружил веревочную лестницу. В последовавшей за этим суматохе Мария передала леди Хантли письмо, излагавшее ее планы. Возникло подозрение, что Мария может попытаться сбежать, переодевшись служанкой, — что было маловероятно для самой высокой женщины во дворце, — и был отдан приказ «не пропускать ни одной дворянки, не сняв с нее вуали».