— Эмми, а если он действительно виноват?

— Как ты можешь так говорить? Он не виноват! Теперь я уверена, что это действительно ты, ты ему подбросила!

Она распалялась все больше и больше. Казалось, она не столько была убеждена в моей вине, сколько пыталась убедить в этом себя. Нужно было ее немедленно чем-то отвлечь, и я не нашла ничего лучше, как спросить:

— Эмми, помнишь, ты мне рассказывала, что встретила Штефана с рыжей инорой? Помнишь, когда он при ней заявил, что между нами все кончено?

— И что с того? При чем тут она?

— Не знаю. Ты считаешь, что улику ему подбросила я. А что, если это кто-то другой? Могла же у него быть любовница? Ты же говорила, что там как раз была этакая фифа…

Эмили успокоилась и задумалась.

— Штефан утверждал, что между ними ничего такого нет, — неуверенно сказала она.

— Он бы это утверждал в любом случае, — заметила я. — Мне непонятно, зачем ему было говорить, что между нами все кончено, и тут же бежать ко мне с предложением. Получается, что ему было важно, чтобы эта рыжая была уверена — между нами ничего нет. А что это значит?

— Что?

— Скорее всего боялся, что она устроит скандал, когда узнает о сопернице.

— Думаешь? — Эмили с большим сомнением на меня смотрела. — Нет, я, конечно, на него тогда налетела. Но все же мне кажется, у них нет любовных отношений. Это же видно. Он на тебя совсем по-другому смотрит. А на нее… Не знаю, мне кажется, нет там ничего такого.

— Она некрасивая?

Спрашивала я не просто так. Чтобы магичка упорно желала выйти замуж за инора с Даром, заблокированным за серьезное нарушение? А потом, когда брат Штефана ей окончательно отказал, получается, на нее никто не позарился, если пришлось выходить за Кремера.

— С чего ты взяла? — удивилась Эмили. — Красивая, и даже очень. Волосы рыжие и густющие, глаза в поллица. И одевается она так, чтобы все это подчеркнуть.

Ну да, у Кремера же деньги есть, как это я забыла? Наверное, и у брата Штефана есть. Вот и пыталась продать себя повыгодней. И все же внешность этой рыжей Магдалены никак не объясняла слов Штефана. Может, он говорил правду, когда утверждал, что хотел предотвратить скандал и ляпнул первое, что пришло в голову. И все же…

— И все же к ней он пришел намного раньше, чем ко мне, — напомнила я.

— Он говорил, у них деловые отношения, — уверенно сказала Эмили. — Что-то там он ей возит. У нее при себе был такой объемный мешок, в котором что-то позвякивало.

Она посмотрела на меня, явно гордясь своей наблюдательностью. Что ж, это вполне укладывалось в рассказ Штефана. Только вот рыжая Кремер теперь мне не нравилась еще больше. Интересно, что ей возил Штефан в таких количествах, что аж мешки нужны были? Инора Кремера таким количеством можно было с головой засыпать. Или залить, если там действительно были склянки с жидкостями.

— Что там позвякивало?

— Откуда мне знать? Они при мне не рассматривали. Да и не все ли тебе равно? Или думаешь на Штефана накатать еще донос за контрабанду?

Эмили опять разозлилась, обнаружив видимую только ей угрозу ненаглядному Штефану. Руки ее сжались в кулаки, сама она глядела с ненавистью, столь исступленной, словно я была самой мерзкой гадиной из всех, ей известных.

— Эмили, мы столько лет с тобой дружили, — не удержалась я. — Почему ты считаешь меня способной на подобное? Почему ты так меня ненавидишь?

Она смутилась и отступила на шаг. Но кулаки не разжала.

— Я влюбилась в Штефана, как только его увидела. А он… он никогда ни на кого не смотрел, кроме тебя. Я пыталась привлечь его внимание, ведь тебе-то он был не нужен. Но толку-то? Я его так и не заинтересовала, а вот ты… ты начала с ним ходить без меня. Назло начала. Потому что в него была влюблена я!

От такого заявления я опешила, но все же нашла в себе силы сказать:

— Эмми, что ты такое несешь! Я считала, что в него влюбилась. Мне тогда и в голову не пришло, что он меня привораживал.

— Ложь! Все ложь! — выкрикнула Эмми. — Ты назло стала с ним встречаться, чтобы показать, какая я неудачница. Он все равно был тебе не нужен — вон как ты ловко с ним рассталась, когда у него начались проблемы. Куда только приворот делся, а?

— Прошел, — спокойно ответила я. — Привороты тем и отличаются, что они невечны. Создают видимость чувства, а потом испаряются.

Доказывать что-то человеку, тебя ненавидящему, — пустое занятие. Оставалось только удивляться, как я могла не замечать этого раньше. Мне казалось, она искренне обо мне волнуется. Но нет — ее ничего не заботило, кроме Штефана. Может, он ее тоже приворожил? Но говорить этого я не стала — разозлю бывшую подругу еще сильнее, она побежит в Сыск со своими бредовыми затеями и осложнит работу Дитриху.

— Я всегда хотела, чтобы он был счастлив, — фанатично блестя глазами, говорила Эмили. — Если не со мной, пусть с тобой, главное — счастлив. А ты не только не дала ему этого счастья, так еще и в тюрьму норовишь упечь.

— Эмили, если он невиновен, его скоро отпустят. Проверят — и отпустят. Уверена, как только он согласится на сканирование — обвинение по поводу смерти наставницы с него снимут.

Но предъявят другие — к примеру, по незаконному ментальному влиянию или провозу запрещенных зелий. Поэтому он будет отказываться до последнего. До тех пор, пока согласие не будет последним выходом.

Мне очень хотелось пойти к Дитриху, но я понимала, что лишь помешаю его работе. Эмили я выставила безо всяких церемоний — в наших отношениях была уже не трещина, а настоящая пропасть, через которую ни перешагнуть, ни перелететь, ни мост построить. Не на что этому мосту опираться. Так что отношениям этим уже ничего не повредит. Забавно, казалось бы, то, что я полностью отступилась от Штефана, должно успокоить мою бывшую подругу, но нет — ее это злило еще сильнее. Словно это оскорбительно для ее любимого, принижает все его мыслимые и немыслимые достоинства. Говорить про свой брак я не стала — ни к чему ее нервировать лишний раз и добавлять новые кандидатуры в ее список ненависти.

Вещей, которые я могла забрать, не спрашивая Дитриха, набралось неожиданно много. Но у меня впереди целый день, успею сходить не один раз, а пока унесу самое важное — свои книги, подушку и фикус. Бедный фикус! Нужно купить ему горшок, а то так с нами потеряет последние корни, а новые отращивать будет не из чего. По дороге мне почудилось, что артефакт дал о себе знать, но касание было такое мягкое, что я не была уверена, показалось оно мне или нет. Да и кому теперь нужно на меня ментально влиять? Штефан находится в заключении, а больше я даже представить не могла, зачем кто-то будет такое надо мной проделывать. Так что я отнесла все на разыгравшееся воображение.

Дома я поставила несчастный фикус на подоконник кухни, посмотрела на него и пошла за горшком — сколько можно издеваться над несчастным растением? Оно и так из последних сил держится. Пора ему обрести дом и почву под ногами.