– Как ты, Борька? – спросил Валя шепотом.

– Ба-шка тре-щит, – с трудом, по слогам выговорил Беда, ощупывая повязку.

– А ну, выпей еще! – приказала Галя. – И руками бинты не трогай. Лежи спокойно!

Мухин повиновался.

– Как же ей не трещать! – прогудел откуда-то из глубины комнаты голос Силыча. – Удивительно крепкая лобная кость у тебя оказалась, Бедюшенька. Уму непостижимо, как только черепушка твоя не треснула. Девка-то, говорят, ой-ой-ой…

– Ма-ла-ша? – спросил Беда.

– Она самая, – подтвердил Силыч. – Вон пусть тебе Валюша расскажет, как дело было, он все видел вблизи.

– Несемся мы на врага, – начал Валя. – Ты, как всегда, впереди, а я отстаю немного, потому что веревки тяжелые. Враг разбегается. Вдруг – она. Стоит прямо на пути с дубиной наперевес. Я ее сразу узнал. Кричу: «Назад, Беда, назад!» – а ты встал столбом и пялишься на нее, как жук-богомол на свою самку. Ну и накрыло тебя, конечно. Это же не женщина, это торнадо! Я и раньше все удивлялся, как ты с ней справляешься.

– Лю-бовь, – объяснил Беда.

– То-то и оно, что любовь…

– Про-шла, – завершил мысль Беда.

– Теперь-то уж точно. Надеюсь. Какая, на фиг, любовь к мегацунами?

– А ты мол-чи.

– А может, и на пользу ему эта встреча пошла, – раздумчиво заметил Силыч. – Удар-то в основном по кому пришелся? По нечистику. И хороший удар, плотный. Однако неокончательный. Изгнание беса, Бедюша, – процесс длительный, он может и на всю жизнь растянуться.

– Пе-ре-вер-ни! – попросил больной.

– Кого? – не понял целитель. – Тебя?

Беда с трудом поднял руку и показал на свой портрет.

– А, на беса посмотреть захотел! – закивал Силыч. – Ну, погляди, погляди. Теперь-то уж не страшно…

Он подошел к картине и снял ее с крюка.

– А ну стой! – вмешалась вдруг Галя. – Не нужно нам тут твоих бесов. Убери вообще эту гадость куда-нибудь подальше!

– Слушаюсь, барыня! – весело откликнулся Силыч, пряча портрет за шкаф.

– И ступай на кухню, завтрак приготовь! Больному питаться надо, – продолжала командовать Галя. – Ты что за сегодня сделал полезного? Все утро только мудрости свои бубнишь! Распустился совсем!

– Галчонок, ну чего ты на него взъелась? – заступился Валя за хозяина дома.

– Суслик, будь котиком, не вмешивайся. А ты мотай на ус, дармоед! Приготовишь омлет с кабачками, горошком, перцем и луком-пореем. Большой, на шесть человек. Понял? А ну, мухой! Через двадцать минут подашь.

– И раньше успею! – пообещал Силыч, бегом скрываясь в кухне.

– Ну зачем ты с ним так? – укоризненно спросил Валя у жены.

– Просьбу его выполняю: за барыню побыть. А ты мне, кстати, помогать обещал. Только барин из тебя, как из ежа царь зверей.

– Я стараюсь, Галочка… А почему на беса посмотреть нельзя?

– По-че-му? – повторил за ним Беда.

– Да смотрите, пожалуйста, но в другое время. А сейчас гости явятся, и не надо нам лишних вопросов.

– Какие гости? – не понял Валя.

– Союзники. Илья Ильич звонил, уже едут. Да вон они!

За окном раздался гудок и обрисовался солидный силуэт Танкеты.

– Вот на этом авто тебя вчера и доставили, – объяснила Галя больному.

Беда что-то недовольно промычал.

– Пойду открою, – поднялся Валя.

– Сиди. Силыч опять дверь не запер, сами войдут.

И действительно, через минуту в комнату ввалились Редька и Пухов. Вид у союзных художников был победоносно-торжественный.

– Ну, как тут наш герой? – с порога спросил председатель.

– По-ка жив, – ответил ему сам Беда.

– Это хорошо, что жив. А мы вас, товарищ Мухин, решили к награде представить. За мужество, проявленное на поле боя, – во всеуслышанье объявил Редька. – Илья, доставай!

Пухов вынул из кармана красную коробочку и раскрыл ее.

– Вот, возьми, – сказал он, почти не заикаясь. – Единственный экземпляр. Шалва лично отливал.

На бархате поблескивала медаль. Беда вынул ее и поднес к глазам. На лицевой стороне был выбит превращенный в неприступную твердыню ПДХ с развевающимся флагом, а на оборотной – надпись: «ЗА КРЕПОСТЬ ДУХА».

Все столпились вокруг и тоже принялись рассматривать, передавая награду из рук в руки. Подошел из кухни и Силыч.

– А за крепость головы где? – окнул он и тут же, поймав взгляд Гали, добавил: – Молчу-молчу. Пожалуйте к столу, гости дорогие. Омлет по-деревенски бог послал. А орденоносца я сам покормлю, с ложечки. Ты потерпи, Бедюша.

Гости уселись за стол.

– Ну, что там наши друзья поделывают? – спросила Галя, раскладывая по тарелкам омлет.

– Школу открыли бесовскую, – кратко доложил Пухов. – Учат злу.

– Да, крепко взялись варяги за нашу молодежь, – подтвердил Редька. – Поощряют низменные инстинкты.

– Все дома и заборы в городе уже изгажены, – продолжал докладывать Илья Ильич, – а теперь и души раскрасят в семь цветов своей гордости.

– А если серьезно: чему они собираются учить в этой школе? – спросил Валя.

– Чему-чему… – фыркнул Пухов. – Освоению бюджета.

– Погоди, Ильич, – урезонил его Редька. – Учить они будут разному, в зависимости от специальности. Одних – торговле: например, мочу свою дуракам продавать. Других вроде как скульптуре: куски голубей и кошек вместе сшивать, к примеру.

– Вот ведь пакость какая, – покачал головой Силыч.

– А то есть и такой педагогический прием, – продолжил председатель. – Выдадут студентам репродукции с какой-нибудь знаменитой картины – Ван Гога, скажем, – и велят с ними поработать…

– И кто лучше всех изувечит шедевр, тому высший балл, – закончил Пухов.

Беда что-то невнятно промычал.

– Ты, Борька, не переживай, – успокоил его Валя. – Мы это не про тебя.

– Я за Вин-сен-та… – проговорил Беда.

– Ну, потерпи, это им даром не пройдет. А ты у нас теперь совсем другим человеком стал.

– Что верно, то верно, – подтвердил Силыч, поднося больному ложку с бульоном. – Ешь, милый, и не слушай, что они там болтают.

– Еще, говорят, искусствоведению учат, – продолжил Пухов. – Пока один картину пачкает, второй стоит рядом и истолковывает процесс.

– Ага, – кивнул Редька, – ходят слухи, будто бы сам господин министр по этому делу мастер-класс давал.

– Да… Большой ученый, что ни говори, – заметил Силыч.

Все покосились на него, но промолчали.