Поэты воспевают любовь как чувство, приносящее радость.

Но жизнь не поэзия. Конечно, всё дело в обстоятельствах — преступная, запретная любовь и не должна приносить счастье. В случившемся Гаитэ не раскаивалась, она ни о чём не жалела, однако последствия их с Сезаром связи могли стать катастрофическими.

Трудно даже предположить, что предпринимает Торн, узнав о состоявшемся свидании. В том, что он всё узнает — возможно, уже узнал, — она не сомневалась.

Огромный императорский дворец был, как всегда, заполнен людьми, но мужа Гаитэ увидела сразу. Он поджидал её на самом верху гранитной лестницы, обрамлённой наклонившими голову с острыми рогами, быками.

Какое-то время супруги пристально смотрели друг другу в глаза, не слыша гремящих вокруг торжественных кликов.

Торн слегка повернул голову. Пламя близко стоящих канделябров ослепляло его и на какое-то время Гаитэ созерцала его без маски, воочию видя дьявола, живущего в его душе.

«Он меня не пощадит», — холодея, поняла она. — «Он никого из нас не пощадит, как не щадил несчастных котят Эффи».

Торн улыбнулся и стал, наконец, спускаться по лестнице.

«Успокойся, — уговаривала себя Гаитэ. — Он ничего не знает — не может знать. Лишним волнением ты лишь выдашь себя раньше времени, заставив его заподозрить неладное. Это подставит под удар не только тебя, но и Сезара».

Они встретились на середине лестницы.

— Рад приветствовать вас, возлюбленная моя королева.

Они вместе дошли до стола и началось привычное пиршество. Они сели с Торном на противоположные концы стола, как того требовал этикет. В ходе всего ужина, муж ни разу не посмотрел на Гаитэ, но Гаитэ до судорог на губах старалась держать приветливую улыбку.

Ближе к ночи, когда Гаитэ уже вернулась в свои покои, её обуял панический страх. Дурные предчувствия кружили голову. Нечистая совесть сводила с ума. Душа горела в огне, почти как недавно тело, только теперь этот огонь сводил с ума от ужаса, а не от неги.

Скрипнула дверь. В комнате затрепетали свечи от дуновения сквозняка. К ним добавился алый свет факела.

Торна держал факел в руке и огненные блики неровно ложились на его красивое лицо. Обычно светлые янтарные глаза в этот миг казались бездонными впадинами.

Он был весь в чёрном. С ног до головы. Ни единого светлого пятнышка.

«А ведь раньше он любил яркие одежды», — вздохнула про себя Гаитэ.

Мысль мелькнула и тут же растворилась в напряжённом страхе, в тягостной атмосфере, царящих в комнате. Она едва удерживалась от того, чтобы не броситься ему в ноги и не начать молить о прощении.

Гаитэ пришлось собрать в кулак всю волю и благоразумие, чтобы сохранять хотя бы видимость спокойствия — даже когда она одна стояла против восставшей черни ей и в половину не было так тяжело.

— Вижу, ты ждала меня?

Каменное спокойствие Торна внушало больший страх, чем привычные вспышки гнева. Хотя в последнее время они перестали быть привычными.

Гаитэ поймала себя на мысли, что за последние полгода Торн стал чужим человеком.

Может быть всё дело не в том, что он перестал скрываться? Может испытание и власть изменили его до неузнаваемости? Как и её — ни в лучшую сторону?

— Как вижу, ты не готова с радостью исполнить супружеский долг? Что ж? Не будем заниматься любовью. Давай лучше поговорим. Может быть, расскажешь мне, для чего таскалась в замок Миллетели?

Войдя в комнату, Торн подошёл к креслу и сел, расстегивая тесный ворот.

Он не сводил с жены вопрошающего взгляда.

— Не отрицаешь, что была там?

— Нет.

— Это хорошо. Я уже как-то привык думать о тебе, как о честном человеке. Ложь ни к лицу праведникам, дорогая моя. Поинтересоваться, как я обо всём узнал, ты тоже не хочешь? Вижу, что нет, но всё равно расскажу. В назидание, так сказать. Этот олух, комендант крепости, принёсся ко мне сразу же, как твой идиот Кристоф дал ему взятку. Надо было бы запомнить, как его зовут, этого коменданта, хотя, с другой стороны, на что мне это? Его имя мне без разницы… Ну, так вот, приносится он ко мне, весь в соплях и в слезах, уже чуть ли не готовый под топор сам голову положить. Говорит, мол, я ваш верный сторонник и всё такое прочее. Как на духу выкладывает всё, что нужно и не нужно.

Торн пожал плечами:

— Сначала я ему не поверил. Такая наивная глупость — это слишком. Ты же всегда была разумной женщиной? Но когда во дворце тебя не нашли, у сестры — тоже, всё, что мне оставалось, это отправить шпионов к замку, что легко, — он взглянул на неё, прищурившись. — Садись, дорогая. А то неловко как-то мне, погрязшему в скверне, сидеть в присутствие столбом застывшего ангела.

Гаитэ села, оправив складки платья.

— Итак? Пленник нуждался в утешении, и ты его утешила?

— Да, — коротко ответила она мужу, оставляя мужу право как угодно интерпретировать собственные слова.

— Какое поразительное благородство! Какая отвага! — Торн открыл было рот, чтобы добавить что-то ещё, но лишь с шумом выдохнул, а потом грязно выругался. — Как ты можешь! Как смеешь поступать так со мной! Сейчас, когда нам как никогда нужно быть едиными, когда мне необходим крепкий тыл, ты не нашла ничего другого, как наставлять мне рога с моим братом?!

Гаитэ понимала что нужно всё решительно отрицать, но молчала. Что-то в ней всегда противилось грязной лжи. Лучше правда, какой бы та не была.

В тишине слышалось тяжёлое дыхание Торна.

— Скажи, положа руку на сердце, разве я был таким уж плохим мужем? Разве я не любил тебя? Не оберегал? Чего тебе не хватало?! Что заставило связаться с Сезаром? Жалость?

По спине бежал холодок.

Хотела того Гаили или нет, но она испытывала невольный трепет перед проницательностью мужа.

Пламя свечей отражалось в его жёлтых тигриных глазах с застывшим взглядом, когда, резко поднявшись, он шагнул к ней, рывком поднимая с кресла:

— Змея! Ты настоящая змея! Даже чума тебя не берёт! Думали, сумеете меня обмануть?! Обвести вокруг пальца? Вы оба дорого заплатите за измену. Сначала мой брат, потом ты, — улыбнулся он, жутко блеснув зубами. — Раз уж ты уподобилась мифической деве, открывшей ларец с несчастьями, получишь их сполна! Клянусь, я заставлю горько пожалеть о каждом поцелуе, о каждой предательской мысли, посетившей твою глупую голову!

Схватив жену за шкирку, Торн, намотав её волосы на руку, он бросил Гаитэ к своим ногам. На короткое мгновение показалось, что сейчас начнёт избивать её ногами. Гаитэ попыталась обратиться к той потусторонней силе, что всегда её оберегала, но, к её удивлению, там, где раньше текла река, сейчас не бил даже маленький родничок.

Заметив удивление и растерянность на её лице, Торн глумливо рассмеялся: