– Хельмут! – закричал Виде, видя смерть своего любимца. – Убейте их! Мой Бог! Убейте всех!

Патроны в магазине закончились, запасные обоймы в санках, а два всадника продолжали нестись, наклонив копья. Всё, что я мог – сделал. На пригорке суета, пора было убегать, да только куда? До Бренко не успеть. На своих двоих от конного не скрыться. Это аксиома, которую и проверять не хочется, тем более на льду. Ни копья, ни бердыша со мной не было. Бл… «Бердыш», как можно было забыть про пистолет? За всё время я так ни разу и не воспользовался им. За десять метров до меня тевтонцы разделились. Один скакал чуть правее, в сторону саней, а другой точно хотел наколоть меня на копьё, аж руку приподнял, словно острога в лапе. Он-то и был у меня на мушке. Боясь не успеть, палец почти дёрнулся, а ноги уже сами понесли меня влево.

Бах! Бах! – раздались два выстрела.

Стрелял почти в упор, лошадь пронеслась мимо, и не отскочи я в сторону – прибила бы. Но отвлекаться на это нет времени, ещё две пули в широкую спину, прикрытую белым плащом, и всадник буквально клюёт головой, заваливаясь под копыта коня.

То ли от шума выстрелов, хотя рёв из крепости заглушал всё, то ли от впечатления странной смерти конных кнехтов, но всадники с крестами дали дёру. Из пистолета стрелять по ним, что в воздух палить – слишком далеко, даже для винтовки. Оставалось лишь проводить их взглядом.

– Лексей! Держись, я иду! – раздалось за спиной.

Обернувшись, я увидел бежавшего ко мне с обнажённым мечом Людвига, так и не надевшего кольчугу, зато полного решительности вступить в бой. Смелый человек, на всадника с одной железякой. Однако обошлось. Буркнул на ходу:

– Спасибо, что пришёл на выручку.

Уже вдвоём мы побежали к саням, боясь, что наш возничий даст дёру назад.

Я чуть не подпрыгивал, адреналин настолько взбудоражил меня, что, возвращаясь к санкам, обогнал Бренко метров на десять. Валит держал в дрожащей руке нож, во второй – поводья и озирался по сторонам. Корел не струсил, просто сильно волновался. С минуту мы переводили дух, пытались отдышаться, выпили по капле из зелёной фляги и наметили план действия.

– Надо обойти крепость с правой стороны, – запрыгивая в сани, сказал я, – заедем через Воротную башню. Людвиг, давай скорее, залезай.

Мы помчались в обход, а в крепости вовсю шла рукопашная схватка. Чего греха таить, русские и немцы всю жизнь были лучшими солдатами своего времени. Мы их частенько били, да и нас колотили, вот и теперь судьба свела два воинства в кровавой сече. Бились не за серебро и добычу, бились – за место под солнцем, как два равных по силе льва, где победивший получает весь прайд.

Впритык к крепостной стене стояли бараки гарнизона с пристроенным по фасаду крыльцом. Место внутри ограничено, и любое строение за исключением конюшен минимум в два этажа. И надо было такому случиться, что именно на этом пятачке повстречались старые знакомые. Когда начался штурм, пёс Полкан, прошмыгнув мимо новгородцев, спрятался под лавку в доме возле харчевни. Кто-то же должен добро охранять, а то балагур и сочинитель частушек Фёдор засел на чердаке и больше немцев выцеливает из самострела, нежели вещи стережёт. Тощий кнехт, отметившийся похабными выражениями при словесной перепалке, спрятавшись за широкую спину Ганса, избежал арбалетного болта и теперь пытался вломиться в избу. Ставни окошка треснули и вскоре слетели с петель. Тощий пролез внутрь.

Гав! Гав! – залаял Полкан на татя.

– Вот ты где, мерзкая псина. Сейчас я повеселюсь, а потом прибью тебя на дверях. – Немец попытался ударить пёсика шестопёром, но бревенчатая стена за спиной помешала замаху. После падения на льду под общий хохот всей братии всё, за что он ни брался, не ладилось. Словно Бог за грязный язык наказал сквернослова.

В этот момент на ступенях лестницы, ведущей на чердак, показался Фёдор, услышавший лай любимца крепости.

– А ну оставь божью тварь в покое! – негодуя, крикнул новгородец.

– Ты? – Немец узнал голос, певший частушки.

Бумц! – Болт вошёл чуть ниже живота по самое оперение, отбросив немца к стене таким образом, что тот ударился головой. Цервельер гулко звякнул.

– Айиви… – завизжал сквернослов, схватившись за живот.

Раненый привлекал внимание. Фёдор пробежал глазами по комнате, в поисках массивной вещицы, дабы закрыть выбитое окно – ничего подходящего не было. «Надо заметать следы, – подумал новгородец, – не хватало, чтоб ещё кто-нибудь залез». Подобрав шестопёр, он с короткого размаха ударил немца в лицо, после чего визг прекратился.

– Полкаша, постереги тута. – Фёдор сорвал с крючка старый тулуп и просто всунул его в проём. В комнате сразу стало темно. – Если что, я наверху.

Пёс, выбравшийся из-под лавки, грозно задрав хвост, приблизился к скрючившемуся трупу похабника, принюхался, фыркнул и, гордо задрав как флаг, заднюю лапу, отметился на поверженном враге, довольно ворча при этом. Был бы в избе домовой, то умер бы от хохота, видя улыбающийся оскал Полкана.

Храбрых арбалетчиков, защищавших стену у Флажной башни, уже не было в живых. Орденцы рубили дверцу, пытаясь проникнуть внутрь каменной твердыни, и судя по всему, сейчас захватят её. Некогда монолитный полукруг саней превратился в отдельные очаги сопротивления. Немцы брали вверх. Пятуня с тремя тяжеловооруженными новгородцами уже не в силах был защитить суздальцев, и те отошли к замку Пахома Ильича, где вести стрельбу можно было только из узких окошек под куполом крыши. С таким трудом отстроенная крепость оказалась негодна к обороне. Но и враг понёс огромные потери. Более сотни было сожжено, столько же побито болтами и стрелами. Потери в рукопашной один к одному, но для проигравшей стороны вся эта статистика станет не важна. Возле таверны бой развернулся с особым ожесточением. Из окон был слышен женский крик, и орденцы стремились овладеть зданием любой ценой. Трактирщик Пузан защищал своё добро, вооружившись оглоблей, отчего походил на людоеда из сказок. Фартук был забрызган кровью вперемешку с человеческими мозгами. Ни один доспех не налез на раздобревшего ладожанина, да и не нужен он был такому богатырю.

– А ну пшли вон! Неча вама тута делать! – Оглобля совершила полукруг и сшибла на красный от крови снег вылезшего вперёд тевтонца, пытавшегося копьём проткнуть Пузана. Из окна ойкнули. – Тише девки, не дам в обиду.

Едва он успокоил барышень, как перед ним появилась новая опасность. Расправившись за какой-то миг с двумя защитниками крепости, на Пузана выскочил гигант с кувалдой. Не обладавший завидной подвижностью, трактирщик каким-то чудом увернулся от разящего острия клюва, а потом и от обратного взмаха бойка, пролетевшего перед самым носом. Правда, пришось упасть на пятую точку, но вывернулся, обманул костлявую. Только надолго ли? Немец вновь замахнулся и дико закричал, выронив из рук страшное оружие, схватившись за лицо. За широкой спиной сидящего на снегу Пузана стояла девушка-посудомойка, державшая в руках сковороду, от которой дымком испарялись последние капли масла. В этот момент в немца полетела горящая головня, затем ещё одна. «Всем вольную»! – решил про себя трактирщик, воспрянул духом, подхватил выпавшую из рук оглоблю и пошёл крушить. За себя, за баб за спиной, за жизнь.