– Долго ли она пробыла здесь? – шепотом спросила я, не решаясь произнести имя Амрены.

– Азриель пытался это выяснить. Он рылся в архивах библиотек и древнейших храмов. Сумел найти лишь краткое упоминание о ней. Она попала сюда раньше, чем Притианию разделили на дворы, а вышла, когда они уже существовали. Не знаю, сколько времени она провела здесь. Предполагаю, что несколько тысячелетий.

Ужас леденил мою душу. Несколько тысячелетий!

– И ты не спрашивал у нее?

– Зачем? Сама скажет, когда будет необходимо.

– Откуда вообще она появилась в нашем мире?

Мне вспомнилась брошь, подаренная Ризом Амрене. Пустяковый подарок для чудовища, веками томившегося здесь.

– Не знаю. Есть легенды. Они утверждают, что когда создавался наш мир, в ткани времени и пространства были… было что-то вроде дыр. И тогда, в хаосе Творения, их было некому латать. Сквозь дыры сюда могли проникать существа из иных миров, иных пластов жизни. Но потом некая высшая воля залатала все дыры, и существа оказались пленниками нашего мира, лишившись возможности вернуться домой.

Слова Ризанда пугали не меньше места, где мы сейчас находились. Я с трудом могла вообразить то, что он называл дырами. Представляю, какой ужас испытывали чудовища, оказавшиеся в новом мире. Возможно, они попали сюда из любопытства. Заглянули на минутку в открытую дверь, а эта дверь вдруг исчезла.

– Ты думаешь, она была одной из них?

– Думаю, она была единственной в своем роде. Нигде даже вскользь не упоминается о ее соплеменниках. Даже суриели имеют какую-то численность, хотя и небольшую. Но она и несколько подобных ей, остающихся в Тюрьме… думаю, они попали к нам из иных миров. Все они сотни лет искали и ищут способ выбраться отсюда.

Моя кожаная одежда была на меху, но я все равно дрожала. От ужаса. От холода. Из ноздрей все время выплывали облачка пара.

Мы спускались ниже, еще ниже. Я потеряла всякое представление о времени. Наш путь мог продолжаться часы и даже дни. Останавливались мы, лишь когда бесполезное, обременительное тело требовало воды. Пока я пила, Риз не выпускал мою руку, словно каменные стены могли поглотить меня навсегда. Чтобы поменьше задерживаться, я боролась с жаждой и старалась терпеть до последнего.

Наш спуск продолжался. Только световые шары и рука Риза спасали от ощущения, что я вот-вот упаду в темноту. В какую-то секунду ноздри ощутили зловоние моей камеры в Подгорье, а уши – хруст заплесневелого сена под щекой.

Рука Риза крепче сжала мою руку.

– Еще немного.

– Наверное, мы почти достигли уровня подножия?

– Мы его миновали. Косторез содержится еще ниже. Под корнями горы.

– Кто он такой? Или – что такое?

Вопросы я задала не столько из любопытства, сколько из потребности разогнать сгущавшийся страх.

– Никто не знает, кто он такой или что такое. Он может появиться в любом обличье.

– Оборотень?

– Да и нет. Перед тобой он предстанет в одном обличье. Я могу стоять рядом, но увижу его совсем другим.

Я старалась не заскулить, как испуганный пес, и не заблеять по-овечьи.

– Почему его называют Косторезом?

– Увидишь.

Риз остановился перед гладкой каменной плитой. Меж тем туннель продолжался, уходя неведомо в какую тьму. Воздух здесь был гуще. Мои облачка пара растворялись почти мгновенно.

Ризанд выпустил мою руку, но лишь затем, чтобы коснуться камня. От прикосновения камень задрожал, как водная гладь, и перед нами появилась дверь.

Как и входные ворота, она была из костей. Ее поверхность густо покрывали изображения: растения и животные, моря и облака, звезды и планеты, младенцы и скелеты. Добро и зло, перемешанные в самых невообразимых пропорциях.

Дверь качнулась и открылась сама собой. В камере было ничуть не светлее, чем в туннеле.

– Я украшал резьбой двери каждого узника, – послышался тонкий голосок изнутри. – Но моя дверь – краше всех.

– Вынужден согласиться, – ответил Ризанд.

Он вошел в камеру. Световые шары выхватили из темноты черноволосого мальчишку, сидевшего на полу возле дальней стены. Пронзительно-синие глаза взглянули на Ризанда, затем скользнули в проем, где остановилась я.

Риз полез в мешок… Нет, никакого мешка не было. Он полез в карман между мирами, служивший ему своеобразной кладовой. Словом, в руках Риза появился какой-то предмет, который он бросил мальчишке. На вид «ребенку» было лет восемь. Я присмотрелась к подарку Риза. На грубом каменном полу белела кость: длинная, крепкая и зазубренная с одного конца.

– Это малая берцовая кость, с помощью которой Фейра убила Мидденгардского червя, – пояснил Риз.

Я замерла. В моей костяной ловушке, расставленной на червя, было полным-полно костей. Я тогда и не заметила, какая из них оборвала жизнь твари. Я вообще сомневалась, удастся ли моя затея.

– Входи, – сказал мне Косторез.

Голосок у него был детским, но без детской невинности и доброты.

Я сделала шаг и снова остановилась.

– Как же давно ко мне ничего не попадало из внешнего мира, – сказал мальчишка, быстро оглядывая меня.

– Здравствуй, – сумела произнести я.

Он улыбнулся, изображая детскую невинность:

– Ты боишься?

– Да, – ответила я, памятуя первое наставление Риза: «Ни в коем случае не ври».

Мальчишка встал, однако к нам не подошел.

– Фейра, – произнес он, запрокинув голову.

В свете шаров его волосы отливали серебром.

– Фей-ра, – повторил Косторез, словно пробуя мое имя на вкус. Затем, опустив голову, спросил: – Куда ты попала, когда умерла?

– Твой вопрос в обмен на мой вопрос, – ответила я, вспомнив другое наставление, полученное от Риза за завтраком.

Косторез наклонил голову в сторону Ризанда:

– Ты всегда был смышленее своих предшественников.

Затем его пронзительно-синие глаза снова взглянули на меня, и мне показалось, что в них вспыхнул огонь.

– Расскажи, куда ты попала и что видела, и я отвечу на твой вопрос.

Риз едва заметно кивнул, однако взгляд у него был тревожным. То, о чем спрашивал Косторез… Я заставила себя успокоить дыхание, чтобы обдумать ответ. Чтобы вспомнить.

Чтобы снова пройти через кровь, боль, крики и медленную смерть… Амаранта ломала мне тело, убивала медленно, не спеша. Риз стоял неподалеку, рыча от бессильной ярости и глядя, как я умираю. Тамлин ползал на коленях перед троном, умоляя меня пощадить… Но мне было так невыносимо больно, что я сама хотела поскорее оборвать свое мучительное существование.