Генерал гневно вскинул голову.

— Кто тебе это сказал?

Подполковник смутился и неуверенно ответил:

— Так ведь…. Вы ж сами сказали, что Ефремова и Попугина мы оставляем по эту сторону?

Калюжный покачал головой.

— Их — да. Потому что, ежели всех, кто в этой пакости замазался, валить наглухо — мы пол-Украины трупами завалим, не считая тех, кто в Польше и здесь, в России, врагу содействовал, и кого, стало быть, надо тоже карать — до кучи. Вон, капитан Панфилов докладывает — нашёл он вчера вечером пятерых мужиков из деревни Приютовка, что под Александрией; помогали ночью с четверга на пятницу перегружать металлический ящик с польской фуры, завалившейся в кювет, в грузовой УАЗик, управлял которым, по всем приметам, наш пан Ефремов. Их ты что, тоже предлагаешь решать? Они ведь тоже супостату помогали? Щупальца отсекать — дело гиблое, Дмитрий Евгеньевич; у спрута они всё равно отрастут. Надо бить спрута в сердце! Или, по крайней мере, в мозг — ежели, в соответствии с известными стихами, сердца у спрута вовсе и нету. В мозг!

— Стало быть — кукловода? — полуутвердительно спросил Левченко.

— Его! — Жестко отрубил генерал. А затем, выпустив колечко дыма — продолжил: — Никаких несчастных случаев. Никаких сердечных приступов. Вообще ничего, что могло бы позволить хотя бы кому-нибудь подумать, что он погиб случайно. Нет и ещё раз нет! Когда операция наша закончится, пусть Ведрич сделает это громко, и сделает так, чтобы любой человек, в любой точке мира, понял, что гибель означенного персонажа — есть КАЗНЬ. Именно казнь — и пусть это хорошенько зарубят себя на носу те, что играют за чёрных. Здесь им не третий мир! Здесь мы за такие штуки, что они решили с нами пошутить, караем без жалости — и это, заметь, Дмитрий Евгеньевич, вовсе не из мой личной кровожадности. Это насущная необходимость! Ребятишки сейчас лихорадочно ищут врага, на какого они бы смогли мобилизовать весь цивилизованный мир. Потому как американская экономика этого требует с пеной у рта! Без врага, без войны, без всё новых и новых вооружений — они рискуют остановиться. А остановка для Штатов сегодня — это крах. Про их внешние долги ты, конечно, в курсе?

Левченко кивнул.

— Как и про внутренние.

— Стало быть, понимаешь, что только наличие общего врага заставит ту же Европу всерьез воспринимать штатовские фантики. Понятно, что и других рычагов влияния у них пока изрядно — тот же золотой запас Федеративной республики хранится за океаном — но всё же без внешнего врага в стане наших геополитических противников очень даже может начаться разброд и шатание. Каковые — чем чёрт не шутит? — вполне могут перерасти в серьезные изменения глобальных денежных потоков, в смену резервных валют. Сам знаешь, что это будет значить для Штатов…

Подполковник покачал головой.

— И не для них одних…

— Так точно. Мы им малину чуток подпортим — хотя они об этом пока не знают — но, чует моё сердце, вариант с разоблачением поставок ядерного оружия Россией Ирану — далеко не последний козырный туз в их колоде. Не те это ребята, чтобы работать без страховки…. Ежели мы им масть перебьём — а мы её перебьём, в этом я не сомневаюсь — то у них наготове наверняка есть ещё один вариант назначения глобального врага всего цивилизованного мира. И после того, как мы кукловода здешнего образцово-показательно казним — они трижды подумают, прежде чем опять нас под монастырь попытаться подвести. И, скорее всего, поищут врагов попроще. Хотел бы я, кстати, знать, кого они на эту должность назначат…

Тут Левченко спросил осторожно:

— А объект…. Ну, который мы сегодня ночью изымем…. Куда его? К нам, в Подольск?

Генерал по-мальчишески широко улыбнулся.

— Да, было бы не плохо, иметь собственный незарегистрированный ядерный боеприпас! — Затем, посерьезнев, продолжил: — Нет, мы его сдадим честь по чести на тот арсенал — под Саратовом — где он по документам и находится. А ту станцию обеззараживания воды, какая все эти годы фугас изображала — себе заберём. Это и будет наш приз в этой операции. Потому как ведь должны же мы что-то за наши деньги, на поиск этого фугаса потраченные, получить? Будем воду обеззараживать — только я не совсем понимаю, где и как… — После этих слов Калюжный опять весело улыбнулся.

— Максим Владимирович, вы давеча обещали рассказать, как это наш боеприпас оказался в руках у тех, что играют за чёрных?

Генерал удивлённо глянул на своего заместителя:

— Я? Обещал? Что-то не припомню…. Хотя ладно, расскажу.

Калюжный устроился в своём кресле поудобнее, докурил — и, чуть улыбнувшись, начал:

— Начало этой истории лежит во временах сугубо легендарных, о которых даже я, реликт холодной войны, уже начинаю подзабывать. Удумали наши верховоды в одна тысяча девятьсот семьдесят седьмом году заложить в недалёком расстоянии от гэдээровско-фээргэшной границы ядерные фугасы малой мощности. Килотонн по десять. Чтобы, значит, ежели удумает супостат повторить двадцать второе июня сорок первого года — то чтоб над его танковыми колоннами, лишь они пересекут рубеж обороны социалистического лагеря, немедля раскрылись бы зонтики зловещего вида. Задумано — сделано; в те времена, если ты помнишь, решение Политбюро было сродни воле Господа Бога — или, может быть, даже ещё и поглавней. Раз кремлевские старцы решили такую штуку врагу подложить — соответствующие НИИ тотчас эти фугасы разработали, и через два года двадцать один боеприпас мощностью по двадцать килотонн каждый был военному руководству страны явлен. Хорошо. В оперативных районах развёртывания наших войск в Восточной Германии, куда местным немцам вход был ограничен, были вырыты специальные десятиметровые колодцы, в фундамент которых были заложены обычные бомбы, на них установлены означенные фугасы, и в конце семьдесят девятого года поставлены были все эти ядерные ужасы на боевое дежурство.

А в восемьдесят пятом, как ты знаешь, произошли в нашей стране роковые события. Мы вдруг стали дико стыдиться своего прошлого, с чего-то решили быть демократами и общечеловеками — и для начала решили нашу непобедимую и легендарную вывести из Германии в пожарном порядке. Как войска выводились — не мне тебе рассказывать. За тогдашние дела народу бы стоило расстрелять — тыщ десять, никак не меньше. Но это так, между прочим. Слухай дальше.

Как-то, уже после всего этого бардака, судьба свела меня с генералом Зуйко, какой в начале девяностых, будучи полковником, командовал особым отделом инженерных войск Западной группы войск. И рассказал он мне тогда — а дело было в сауне, выпивали мы, помнится, закусывали, вели неспешные беседы — так вот, рассказал он мне тогда, под армянский коньячок, замечательную историю.

В числе прочего ядерного оружия — какого, сам понимаешь, в арсеналах Западной группы было немало — надо было эвакуировать и вышеозначенные фугасы. Инженерные войска их чин чинарём сняли, упаковали, и на железнодорожную станцию Фюрстенвальде доставили — с неё тогда шла эвакуация. А поляки, что б ты знал, поставили на той стороне Одера дозиметры стационарные — и следили, суки, чтобы в эшелонах не было превышения радиоактивного фона. За экологию свою якобы боролись — хотя ежу понятно, что американский заказ выполняли. Посему все ядерные боеприпасы упаковывались в специальные свинцовые коконы, чтобы, значит, не светиться перед бывшими братьями по оружию, в одночасье вдруг ставшими врагами.