– Эффектно, – Бритц приземлился рядом и принялся обрывать кусочки кожи со ссадин на пальцах и вытряхивать штукатурку из волос.

– Вы опять забыли меня убить.

– А? Нет, я убиваю исключительно просто так.

– Понимаю, все только об этом и говорят.

От испуга меня пробрала дрожь. Бритц пригладил платину на висках и оправил портупеи. В армалюксе звякнуло. Эзер отцепил его, постучал о колено и вытряхнул из ствола крошку карминели. Она горела у него на ладони, как капля крови. Моей крови.

– Карамельку? – предложил он, и я взяла капельку.

– Солёная.

– В лучшем десерте капелька соли, – задумчиво произнёс Кайнорт, – в лучшей истории капелька боли.

– Здесь целое море боли.

– Да, эта история вышла скверная.

Он обернулся стрекозой и улетел, ничего не добавив. Карминель таяла на языке, передавая тепло заклятого врага. Силой ненависти я запомнила каждую клеточку его руки: пальцы музыканта, но ладонь в рубцах и мозолях. Впрочем, Кайнорт Бритц был таким целиком. Снаружи белая кость. Внутри тлен и пепел.

Наутро гидроплазменные барьеры исчезли. Гломериды тяжело поднимались одна за другой, рассыпали над болотом остатки карминели с шасси. Нам с Пенелопой пришлось торопиться, чтобы успеть на последнюю. Эзеры и соринки не оставили в Кумачовой Вечи, правда, из осторожности, а не из вежливости. Первые лучи Алебастро засияли сквозь проталины ледяной сферы, а город уже опустел, будто и не было тараканов.

Я летела вместе с другими рабами в грузовых каютах. С удовольствием поглядела бы на Кармин с высоты, но иллюминаторов нам не полагалось.

– Йеанетта! – воскликнула Язава. – Это что на тебе, браслет ши?

На запястье Йеанетты и правда появился прозрачный браслет. Цвет говорил о принадлежности тому или иному эзеру. Обычно он совпадал с цветом наручного комма хозяина, и не далее как поздним вечером я видела такой у рой-маршала.

– Лимани теперь прислуживает госпоже Марраде, – поёжилась робкая Йеанетта. Она не любила внимания к себе. – И минори Бритц предложил её место мне. Я решила, глупо отказываться, когда солдатня только и думает, как бы подловить тебя в сумерках. Из двух зол…

– Будто он принял бы отказ, – хмыкнула Тьель.

Йеанетта неловко пожала плечами. Конечно, умбрапсихолог умел спросить так, чтобы показалось, что есть выбор.

– И как тебе?

– Рано судить. Я только раз была на кормёжке. Не знаю, чего ждать, когда он вызовет снова. Ведь ши запрещено надевать бельё под униформу: на случай, если хозяину приспичит… понимаете? Чтобы не отнимать его драгоценное время. И это полбеды. Страшнее всего, как они это делают…

– Как? – выпалила я.

– Хищные эзеры, бывает, рвут кожу и царапаются, жвалами грызут, – Йеанетту передёрнуло, и нас следом тоже. – Стрекоза третьей линьки просто меня покалечит. Вид и запах новой крови распаляют их, заставляют ранить ещё и ещё. Сколько таких растерзано за штабным периметром – сбилась со счёта. Сволочи… Особенно хороши Хоксовы пьяницы. Что говорить, эзеры даже своих не щадят. Кажется, кто-то здесь кому-то башку откусил от большой любви.

Я подозревала, кто и кому. Хорошо, что позволить себе содержать ши могли лишь немногие эзеры. Всё-таки выкупить раба в личное пользование и платить налоги было дорогим удовольствием. Но страшные байки рабынь меня не касались. Максимум через пару дней я ждала Волкаша, чтобы сделать своё дело и дать дёру.

Мы приземлились в горах, в широкой каменистой долине между голых скал. Ветры смахнули с них ядерный пепел, и сквозь слой грязи наружу глядели коржи разноцветных пород. Здесь, на высоте трёх километров от уровня моря, было холодно, и облака клубились в оврагах, как лужи сахарной ваты. Под ногами хрустнула корочка льда. Мы шли будто по зеркалу или глянцевой глазури. Лёд силой природы скатался в почти идеальные шары, свернулся в причудливые фигуры, заплёлся кружевами и отражал раскалённое полуденное небо. Мощности гидриллиевых эмиттеров Альды Хокс были на исходе. Сфера истончалась, всё шире становились проталины.

Разумеется, первым делом эзеры установили гидроплазменные барьеры. Они не пропускали ветер, и внутри несколько потеплело. Лагерь стал компактнее: долина была пустая и дикая. Я стояла и смотрела, раскрыв рот, как огромные гломериды превращаются в системы жилых отсеков, складов, палаток и бараков.

– Ула, вот ты где, – Пенелопа бросила мне куль с термоконтроллерами. – На, раздай своим. Ночью будет трындец холодно.

– Мы здесь надолго?

– Не знаю. Кайнорт, Берг и Крус отправились в разлом на разведку.

– А что они ищут?

– Путь к какому-то пику, – уклончиво ответила рыжая.

Она не сводила глаз с исполинского утёса. Монолитный гранит вторгся в долину и навис тяжёлой тучей над лагерем. А за ним, на изрезанных щелями скалах, мелькали проблески. Крылья. Острые, как лезвия, у Инфера. Ослепительный вертолёт Бритца. И богомольи с мягким зелёным бархатцем. Трое перелетали с камня на камень, пока не юркнули в какую-то невидимую трещину.

Только я успела натянуть термобельё под комбез, как из офицерского воланера выпорхнула бабочка. Не знала, что бывают настолько шикарные крылья. Бабочка почистила шёлковый мех на грудке и сверкнула ртутными глазами. На землю мягко спустилась богиня. Не поворачивался язык назвать её человеком даже после обращения. Волшебница, фея, она несла себя по заиндевелым булыжникам, как по красной ковровой дорожке. Молочные крылья качались за спиной, будто шлейф королевы. Пенелопа сказала, Кайнорт Бритц потерял её? Её?! Галактический неудачник.

– Ты, – бросила в упор барышня и растеряла весь мой кредит восхищения. – За мной. Салфетку возьми.

Я схватила подсунутый Язавой блок гемостатических тампонов, чтобы успеть за бабочкой. Мерзкий страх набил ноги булавками. Но между нами встряла Пенелопа:

– Эй, Маррада, она слишком мелкая.

– Это ты мне? – мурлыкнула бабочка.

– Тебе. Бритц…

– А ты мне кто? А?

– Это моя ши!

Пенелопа принялась отстегивать браслет с пояса, но Маррада фыркнула:

– Очнись, Пенни, ши тебе не по карману.

– Всё в порядке, правда, – брякнула я, оттесняя рыжую, пока ей опять не назначили штрафной изолятор. – Вряд ли госпожа выпьет много, с её-то комплекцией.

– Паучиха умнее тебя, истеричка, – сцедила Маррада и щелкнула пальцами, уводя меня за собой.

В каюте бабочка приказала мне сесть и достала из дорожной сумки маленький футляр. Резную коробочку, щедро усыпанную бриллиантами. В ней лежал миниатюрный скальпель: ротовой аппарат бабочек не позволял надрезать кожу, и они пользовались вот такими аксессуарами.