Кларисса уставилась на ногти. Маникюр! Срочно. Просто горит.

— Интересно, в «Ле Домене» еще обслуживают? — задумчиво пробормотала она себе под нос, повесила трубку и направилась к выходу, мимо человека с раскрытым ртом, привалившегося к стене.

Кларисса сидела у края барной стойки на том же самом стуле, что и в канун Нового года, и дожидалась, пока к ней подойдет официант. Час ночи, а ей еще нужно принять несколько решений и разыграть свою партию. Саймона она из больницы отправила домой: важные решения лучше принимать в одиночестве.

— Мне хочется остаться одной, — сказала ему Кларисса.

— Прекрасно тебя понимаю.

Странное дело — покладистость и терпение Саймона вызвали у нее досаду.

— Ничего не говори, — раздался из-за спины голос.

Официант Ларри остановился рядом с полным подносом джин-тоников и прихватил со стойки пару салфеток.

— Мне нужен совет, — пожаловалась Кларисса.

— Не покупай никаких акций ближайшие два года, раз в день пользуйся зубной нитью и позвони матери, — откликнулся он. — Погоди, я отправлю выпивку тем алкашам и золотоискательницам. — И он указал на круглый столик с компанией из загорелых крашеных блондинок и стариков с отвислой кожей. — Подобно герпесу, я неминуемо вернусь.

Клариссе очень хотелось заказать чего-нибудь мокрого, красного и отшибающего мозги, но она вовремя вспомнила про ребенка и ограничилась клюквенны соком с газировкой.

Она закрыла глаза. Как хочется спать… Этот бар, где еще пару месяцев назад ей так нравилось бывать, стал нагонять на нее тоску. Здесь было слишком темно, слишком шумно, к тому же рядом кто-то курил.

Кларисса в полную силу ощутила себя беременной женщиной в пучине сомнительных обстоятельств. Может, уйти? Но Ларри уже стоял рядом, настроенный на треп.

— Выкладывай, — велел он. — Чем занимаешься по жизни? Я говорю не о мастурбации.

— Я не мастурбирую, — поправила его Кларисса. — Я познаю себя.

— Тогда можешь называть меня Жак-Ивом Кусто.

— Я вышла замуж.

— Ого! Скала Гибралтар. — Он взял ее за левую руку, восхищенно глядя на кольцо от Тиффани.

— За Аарона Мейсона.

— Боже, как мы быстро учимся!

— Мы разбежались. Сегодня.

— А не рановато?

— Я беременна.

— Смотри предыдущую реплику.

— Я ему сказала, что ребенок не от него.

— Ой-ой-ой-ой-ой!

— Но это неправда. То есть отец — он.

— А ты так сказала, потому что…

— Он мне солгал.

— И?

— И… он мне солгал.

— А кроме того?

— Кроме того, он мне солгал.

— У тебя есть два варианта. — Официант Ларри хлопнул в ладоши, подражая Юлу Бриннеру в фильме «Король и я». — Первый: ты возвращаешься к нему. Второй: ты к нему не возвращаешься. С тебя сорок баксов плюс налоги.

Невидящим взором глядя в бокал, Кларисса решила, что ее жизнь — это все же не кино, и, может, хватит изображать из себя наивную девочку из хора?

— Чем бы ты хотел заниматься? — спросила она.

— Сплетнями.

— Я не о том. У тебя есть какая-нибудь страсть?

— У геев полно страстей. Как говорится, нога вечно на педали акселератора.

— Я серьезно, — сказала Кларисса. — Ты смог исполнить свою детскую мечту?

— Боже, конечно, нет. Я давно передумал быть машинистом, хотя форма мне по-прежнему нравится.

— Официант, от вас никакой помощи. За что я вам плачу?

— Ладно, малышка. Слушай, мне казалось, что я хочу быть актером. Таланта у меня нет, но на сцене классно. И что? Этот бар, этот зал с фальшивой позолотой, с мерзким бежевым ковром, — он выбросил руку, точно сэр Лоуренс Оливье, играющий Гамлета в, Шекспировском театре, — и есть моя сцена. А клиенты — грустные, скучные, гетеросексуальные… они и есть мои зрители. Надеюсь, в этом стакане нет алкоголя?

— Не помню.

— А кто помнит? Попробуй женьшень. Пятьдесят миллиграммов.

— Нет, я не помню, чего мне хотелось в детстве. У меня будет ребенок, а я не могу вспомнить, чего хотела от жизни. Может, я вообще толком никогда ничего не хотела. У тебя нет таланта, а у меня, похоже, нет цели. Образец бессмысленности, да и только.

— Недостаток честолюбия, — объявил официант. — Ну-ка, посмотрим. Что ты любишь больше всего на свете, независимо от того, платили бы тебе за это кучу денег или нет?

— Ходить по магазинам.

— Тогда попробуй устроиться продавщицей. Хамства в тебе достаточно, чтобы претендовать на самый модный бутик.

— Э, нет. Кларисса Альперт никому не прислуживает. Без обид.

— Какие обиды. Я тоже не прислуживаю. Это они… — вновь шекспировский жест, — прислуживают мне.

Кларисса окинула взглядом сцену. Пожалуй, в этом был какой-то смысл.

— Мне нужна свежая идея, официант Ларри. — Кларисса понятия не имела, как его зовут на самом деле, и не хотела этого знать. К чему портить идеальный, сложившийся образ мудрого официанта печальной реальностью? — Я уже почти допила свою газировку и не уверена, что у меня хватит денег на второй стакан.

— Модный листок.

— На какое место?

— Ты можешь работать в модном журнале. Кстати, ты так и не сказала мне, что пьешь.

— Содовую с клюквенным соком. А что делают люди в журнале?

Такое Клариссе никогда не приходило в голову. Она ничего не знала о работе в журнале. Ей казалось, они материализуются из воздуха, уже с красивыми фотографиями красивых людей в дорогой одежде и без угрызений совести.

— Да чего только не делают! Стоит открыть «Харперс», «Вог», «Эль» или любой другой журнал — и ты увидишь там целые списки имен, не хуже чем на мемориале в честь вьетнамской войны. Клянусь Кельвином Кляйном!

— Мне это и в голову не приходило. — Кларисса задумчиво закусила губу. — По-твоему, я могла бы стать редактором? Чем они занимаются?

— Нет, сердце мое, только не редактором. Внештатным корреспондентом, — поправил он.

— А в чем разница?

— Редактор мало получает. Тощая, бледная тетка, как труп недельной давности, слепая как крот, смолит без передыху и работает, детка, работает до одури. Внештатному корреспонденту не платят вообще ничего или почти ничего. Она среднего телосложения, не курит из-за детей, работает очень-очень мало, но постоянно говорит об этом. Это все равно как почетная степень — просто титул, и ничего больше. Самое подходящее для тебя занятие. Господи, и почему я не надел сегодня сандалии? Ноги отваливаются.