И достал из рюкзака литровую бутыль, как я и подозревал, неизвестного розлива.

Мы уселись в какой-то неровный круг, Супрун и его драгоценная пьянь, конечно, на полу. Зубами пооткрывали коробки с вином, принесли всю тару, что была в доме. Насыпали в блюдца купленных мною орешков.

– Коньяк, – ответил я на заданный Димой вопрос. Вера так тепло примостилась по соседству со мной, что между внутренностями и наружностью хотелось создать гармонию.

Пока Дима распоряжался коньяком, Вадим, разбрызгивая на пол, наливал вино в бокалы и чашки.

– Не, ребята, я крепыша… С винчика башка оловянная.

Характерная фраза, подумал я, вспомнив своего отчима. У того тоже похмелье объяснялось только неграмотной смесью напитков.

Эдик, как мне показалось, принципиально молчал, от вина, правда, не отказываясь. Супрун искал, в каком месте лучше всего поддержать кренящуюся Татьяну, и очередной раз понимал, что место это – грудь. Его рука на время застывала там, но как только пальцы начинали наигрывать что-то, Татьяна гневно сбрасывала расхулиганившуюся руку. Чернобров с опаской и восторгом расположился на краешке дивана.

Вера же сидела молча и улыбалась.

– Ну, поздравляю вас, господа… – поднял я чашку, которую обычно использовал под кофе.

– Вот, Сергей, и я присоединяюсь… – подтвердила Татьяна, как-то пристрастно сделав ударение на мое имя. – Выключите этого козла… – заявила вдруг.

– Ну сейчас, – угодливо произнес Супрун, не делая, однако, ни одного движения в сторону магнитофона.

– Ладно, – миролюбиво привстал я и нажал «стоп».

– Супрун, хватит меня лапать, – продолжала она недовольство, после того как очередная алкогольная доза понеслась в её буйную кровь. – Посмотри, Сергей-то Верку не лапает…

– Не лапаю, – подтвердил я, но насторожился. Неужели достаточно подумать об этом, чтобы Татьяна заявила мою мысль во всеуслышание?

А Вера вдруг обожгла меня взглядом и покраснела.

Все, включая Веру, как-то одновременно закурили, и я подумал ещё раз, что, если мои помидоры выживут, на них вместо плодов появятся сигареты.

– Нет, ребята, сегодня сыграли что надо… – подтвердил Вадим. Все покивали, а Эдик взвился вдруг:

– Да где там что надо… Ты куда там рубишь а-ля марчио… Барабан не может из такта вступить. Из гармонии выпадаете…

Опа!

– Да Эдик, да ладно тебе! – забеспокоился вдруг Вадим. – Ты вот винчику выпей…

– Я выпью… Только басиста надо менять. И тебе ещё работать и работать.

Атмосфера становилась напряжённой.

– Эдик, замолчи! – поддержал коллектив Паша.

– А чего замолчи? Будто ты всего этого сам не знаешь…

И тут соло выступила Татьяна.

– Послушай, музыкант! – она привстала, не с первого, правда, раза. – Чмо ты конченое, понял? Пришёл он в новый коллектив, а понты колотит, карась… Пошёл вон отсюда…

Эдик тоже встал. На мгновение мне показалось, что он сейчас замахнётся. Вместо этого он потушил в пепельнице сигарету и с ленцой в голосе произнёс:

– Ну ладно…

И вышел из комнаты в полной тишине.

Слышно было, как он шебуршит одежкой, как обувается. Потом дверь захлопнулась так, что я испугался за дверную коробку.

– Ты где такого борзого отыскал? – продолжала Татьяна, обращаясь к Паше. На колготках у неё я заметил длинную стрелку.

– В трамвае познакомились…

Все захохотали.

Паша получил от меня ещё один жирный плюс. Пусть и трамвайная, но это была его удачная находка.

Уход Эдика почему-то сплотил нас. Или здесь не обошлось без действия алкоголя? Заулыбался даже Чернобров. Улыбка у него оказалась вязкая.

Спустя полчаса БГ орал на всю комнату. Паша и Вадим сидели в обнимку. Дима с Чернобровым сооружали на кухне глинтвейн из коробочного вина.

Супрун с переменным успехом облизывал Татьяну.

А я вдруг сказал раскрасневшейся, почти прекрасной Вере:

– Давай поцелуемся.

– Давай, – охотно согласилась она.

Мы попробовали друг друга на вкус. После чего я почувствовал её зубки и неумелый язычок. Все смотрели на нас. Даже Супрун оторвался от Татьяниного уха.

– Серый, – отвлёк меня Паша, – Серенький… – видно, вино размягчило и его.

– М-м, – чуть отпустив её губы, отозвался я.

– Если что – у меня есть ключ…

Я не понял, что он имеет в виду, но оторвался от Веры.

– Ключ от бабкиной комнаты… Я могу дать, – он сказал это громко, так что слышали все.

– Дай лучше нам, – оживился Супрун.

– Нет, Верке, – твёрдо отвергла предложение Татьяна.

Я посмотрел на Веру. Она чуть кивнула в знак согласия.

Паша порылся в ящике стола.

– Я ей раньше цветы поливал… – и бросил мне маленький ключик.

Я поймал его вспотевшей рукой.

Потом мы, пошатываясь и хихикая, брели в тёмном коридоре, в котором пахло корицей. Долго вставляли ключ в скважину…

В тёмной комнате мы повалились на бабкину кровать.

– Аварии не будет? – спросил я. Она ведь такая молоденькая, Вера.

– Нет, – выдохнула, – я уже пробовала…

– Тогда раздевайся, – прошептал я, стягивая футболку.

– Не смотри, – шепнула она. Привстав, завозилась у меня за спиной.

– Не смотрю, – подтвердил я.

– Носочки снять?

Спустя минут сорок в дверь таки постучали. Я, прикрывшись футболкой, бросился открывать.

В темноте коридора вырисовывалась Пашина фигура.

– Ну? – коротко спросил я.

Он пытался заглянуть за меня, но я был выше его ростом, да и дверь только лишь приоткрыл…

– Слушай, они собираются… А здесь на ночь я вас не оставлю. Если она (меня резануло, но я промолчал) остаётся, идите на диван. Да и Танька спрашивает.

– Сейчас.

Я прикрыл дверь и вернулся к Вере.

– Я слышала…

– Вер… – я приобнял её за плечо. Я был благодарен ей за разбуженную во мне нежность.

– Серёжа, можно мне остаться? – она поднялась на постели, обняв одной рукой, поцеловала в подбородок.

– Да можно… – ответил я, не думая. Просто спать с Верой я тоже хотел.

– Тогда иди, я сейчас…

Я быстро оделся, вышел в коридор и вернулся в яркий свет комнаты.

– Ну чего? – я выглядел даже бодро, тогда как остальные уже засыпали на ходу.