Он вздохнул и, сунув пальцы под маску, потер лицо.

– Домой сунулся лишь однажды, хотел денег принести. Ну и так, по мелочи, купил мамке сапоги новые, типа итальянские, теперь-то понимаю, что Китай и дерматин, но это ж ерунда. Сестрице куклу. И еще лосины зеленые, тогда как раз мода была на лосины, бате – блок сигарет… он же без курева мучался… так нет, на порог не пустил. Орать стал, что я его позорю… ну и хрен с тобой, думаю. Ушел. Нет, мамку я потом встретил, передал, чего хотел… она сказала, что куклу эту несчастную он из окна вышвырнул… дескать, ничего-то не надо… а потом сестра заболела.

Аня слушала.

Странно.

Прошлая, ложная жизнь подходила ему куда лучше нынешней, настоящей. У него были мать, по-видимому, любящая, и сестра, и отец… нормальные, как у всех людей.

Тогда почему он такой?

– Думаешь, почему я такой? – Минотавр погладил Анечку по щеке. – Не бойся, я тебя не трону… сегодня точно не трону… и завтра тоже. Ты забавная.

Аня кивнула.

Забавная. Она согласна быть забавной. Есть с ложечки. Надевать старинное платье. Ждать появления этого ненормального и в ожидании сидеть в подвале, в сотый раз пересчитывая плитку. От левого угла до правого – двести восемьдесят пять получается… А если в другом направлении, то все триста десять.

Это много? Мало?

Она не знает.

Она сидит вот, слушает страшную историю о чужой жизни.

– Я и сам думал, – признался Минотавр. – Наверное, если показаться врачу, то причина найдется, но как мне показаться? Меня ведь посадят. А я в тюрьму не хочу. И в психушку не хочу. Там… плохо.

Он вздохнул. И Анечка вздохнула тоже. Ей вот не хотелось умирать. Но разве ее спросят?

– Но я снова отвлекся. С тобой сложно разговаривать, все время отвлекаюсь. Ты не виновата, конечно, должно быть, просто я давно ни с кем не говорил. Остальные кричали.

Он извиняется? Анечка обняла колени.

– Чем твоя сестра заболела?

– Ничего особенного. Аппендицит приключился, вот только молчала, что болит. А потом еще в больнице потянули, вот и дотянули до гнойного… а там перитонит. И больница пустая, лекарств нет, перевязочных нет… ничего нет. Точнее есть, но стоит денег. Каждый выживает, как умеет… отец требовал, стучал кулаком, грозился… а плевать было на его угрозы.

– Он пришел к тебе?

– Мама. Мы снимали хазу, такая квартирка, которая нам казалась верхом роскоши. Там бухали, курили и с бабами тоже… вечно крутились. Знаешь, девки деньги чуют, примерно как акулы кровь. Только появляются, и рядом уже хищница, скалится, ресничками хлопает…

– Мне от тебя не деньги нужны были, – обиделась Аня.

…И деньги тоже. Но что плохого в том, чтобы твой поклонник не был нищебродом? Мама ведь говорила, что мужчина должен заботиться о семье, а если он и себя содержать не в состоянии, то о какой семье речь идет? Но свои соображения Аня благоразумно не стала озвучивать. А Минотавр ее замечание пропустил мимо ушей.

– Она появилась и стала плакать. Я добиться не мог, что произошло, Аська же… мою сестру Анастасией назвали, Стасей, но ей Стасей быть не нравилось, она только на Асю отзывалась… она умирала. Прикинь? Я к тому времени успел повидать… всякого. И умиравших тоже. Но вот чтобы она… а все из-за отцовского упрямства. Дескать, должны лечить бесплатно… в той стране ничего уже не делалось бесплатно, только таким реликтам, как папаша, разве докажешь?

– Ты помог?

– Конечно, – он пожал плечами, словно удивляясь, что Аня могла подумать иначе. – Подхватился. Было бы бабло… и сразу нашлась палата приличная, а то положили в коридоре. И антибиотики, и доктор, который взялся операцию повторить. У Аськи осложнения пошли… месяц в той больничке проторчала. Я платил. Навещал. Не часто, конечно… тогда лучше было семью не светить, а все знали, что я со своими порвал… и так оно безопасней.

Странная жизнь, далекая и непонятная. Неужели такая бывает на самом-то деле? Бывает. Но и в прошлый раз Аня поверила. Хотя… какая ей разница, лжет ее пленитель или нет? Главное, чтобы не убивал.

– С отцом мы встречались. Он делал вид, что меня не замечает, отворачивался, но терпел. Наверняка мама постаралась, она вроде и тихой была, но когда допекали, то… – Минотавр махнул рукой. – Ее убили в девяносто седьмом… под самый конец уже… знаешь, я ведь не сразу понял, что все опять меняется. Конец дикому времени. Ведь все казалось таким… вечным почти. Торгаши. Рынок… китайцы, которые появились, сначала один, потом два… десять… хорошие клиенты, тихие, всех боятся, всем платят… и мы заросли жирком. Как же, мы самые сильные, круче только горы.

Он хмыкнул и потер грудь сквозь свитер, потом наклонился и, схватив Аню за руку, рывком к себе притянул, прижал ладонь.

– Чувствуешь?

Свитер. Мягкий, застиранный. И майку под ним. И кожу, наверное, тоже чувствует, горячую, влажноватую. Вот только Минотавр вовсе не о том спрашивает.

– Шрам. Пуля прошла выше… полсантиметра, и мы бы с тобой не разговаривали.

Как странно. Теперь она, казалось, и вправду ощутила там, под свитером и майкой, тонкую нить шрама. Полсантиметра всего. И не разговаривали бы… Анечка, выйдя на сайт знакомств, не повстречала бы человека с ником Минотавр. А он не отправил бы ей те стихи…

…И не завязался бы разговор.

Не возникло бы ощущения, что только этот человек и способен Анечку понять.

И встречи не было бы.

В парке.

Прогулки. Руки на шее. Пробуждения в подвале. Самого подвала, с белым кафелем, холодом и глазами видеокамер.

– Тоже думаешь, как бы все сложилось? – он не спешил отпускать Анечкину руку, и она терпела.

Кивнула: думает.

– Иначе.

С этим сложно было спорить. И когда Минотавр разжал пальцы, Анечка не отстранилась, спросила:

– Как ты его получил. Расскажи… пожалуйста.

А глаза его рассмотреть не получается, то ли серые, то ли синие… а может и вовсе карие?

– Девяносто седьмой… мы расслабились, как я уже сказал, – он говорит, не сводя настороженного взгляда. – А это недопустимо… знаешь, что когда идет косяк жирной рыбы, то следом непременно тянутся хищники. Я уже говорил, что в городе объявились китайцы? Говорил… приграничье все-таки… а граница стала едва ли не формальностью. Вот следом за торгашами и подтянулись те, кто с торговли кормится. Поначалу пытались договориться. И мы поддались. Не хотелось воевать. К тому времени мы уже не пацанами были, опытными себя считали. И богатыми. Не считали, реально богатыми были… я вот дом построил. И кабак купил. Казалось верхом предпринимательской мысли – кабак держать… а потом еще фирму, которая техникой занялась. Компьютерами… ну да не суть важно. Главное, что про спортивные штаны забыл уже. И рисковать не хотелось, вот и дали китайцам на откуп рынок. С другого-то жили большей частью. А когда живешь, да хорошо живешь, то к чему в старое дерьмо лезть?