Теперь телефон звонил у Арсения. Заткнув одно ухо, он отвернулся и прокричал:

— Алло! А, Марта, доброе… Сейчас? Ну, пожалуй, могу. Да, приду. — Арсений убрал телефон и сказал: — Извините, мне надо идти.

Попрощавшись с Лёкой и тётей Тамарой, он пошёл в сторону «Ойме».

— Не прощёлкай, — произнесла тётя Тамара прямо над ухом.

— Да ладно вам. Он вон почти олигарх местного масштаба. А я кто?

— А ты — человек. И вполне симпатичный.

Лёка улыбнулась соседке и пошла следом за Арсением. Нагнала его уже у входа в «Ойме», заколоченного фанерными листами. На улице ждали Марта и Валерий Алексеевич.

Пока Арсений с ними о чём-то беседовал, а Марта всё указывала на здание, Лёка ходила по противоположной стороне улицы, делая вид, что рассматривает картины в витрине галереи и всякую всячину в соседнем сувенирном магазине.

Марта, её муж и Арсений всё разговаривали. Чтобы скоротать время, Лёка достала телефон. Надо же точно узнать, что будет на месте снесённого ДК. Оказалось, решение ещё не приняли, администрация города предлагала несколько концепций, за которые можно будет проголосовать на сайте.

А вот сводка по истории Дома культуры была хоть и краткой, зато интересной. Вернее, та её часть, что рассказывала о времени, когда здание ещё было церковью. К тексту прилагалось фото священника, которого потом арестовали и сослали в лагеря. Он, оказывается, причислен к лику святых. А ещё Лёка видела его в церкви в монастыре.

Вот это да.

Не успела Лёка отойти от новости про священника, как на лентах мелькнула «молния» — под фундаментом Дома культуры нашлись человеческие останки. Может, удастся как-то провести генетическую экспертизу, или как там это называется. Надо же Русалину похоронить по-человечески.

Лёка отвлеклась от телефона. Арсений уже стоял у фасада «Ойме» один и кому-то звонил.

— Всё, я договорился! Да, сделку закроем на днях. У них ипотека как раз… — И тут он увидел Лёку. Быстро произнёс: — Я перезвоню.

Лёка подошла и прямо спросила:

— Вы покупаете «Ойме»?

— Ну, до заключения сделки рассказывать не принято, — улыбнулся Арсений. — Пока предварительно.

— А почему они продают?

— Уезжают, насколько я понял. У них сын болеет, лечить надо.

Видимо, Августу стало лучше, раз его уже можно перевозить. Ну и хорошо.

— И что здесь будет? — Лёка осматривала кафе. Аж плакать хотелось, как жаль, что оно закрывается.

— Да то же самое. Кофейня, только теперь с пряниками.

— Правда?

— Ну да. Вон, ещё внутренний двор задействуем. Летнюю чайную там устроим.

— Здо́рово, — обрадовалась Лёка. И только потом догадалась спросить: — А персонал?

— Увольнять никого не буду, — пообещал Арсений и посмотрел на часы. — Мне надо ехать. Давайте, может, вечером встретимся? Побеседуем? Вы меня, так сказать, введёте в курс дела. А то я только на производстве работал, а в ресторанном бизнесе — новичок.

— Ладно, — пожала плечами Лёка, радуясь, что не придётся искать новую работу.

— У меня как раз ремонт почти закончился. Заходите часов в восемь. Я пряников принесу. Сварите горячий шоколад?

— Угу, — пообещала Лёка и побежала домой. Надо ещё успеть ужин приготовить.

Во дворе уже ждала бабушка с сумками.

— Я тут солений принесла, а то Егор, поди, отощал там совсем, на казённых-то харчах. — Бабушка передала сумки внучке. Там приветливо звякнуло.

— Слышь, чего там нашли-то! В подвале-то! — тётя Тамара завращала огромными глазами за толстыми линзами. — Кости!

— В подвале Дома культуры? — переспросила Лёка, делая удивлённые глаза, чтобы доставить соседке удовольствие. — Кости? Человеческие?

Тётя Тамара и бабушка закивали.

— Это Русалина, — выдала Лёка.

— Что? — хором спросили бабушка и соседка.

— Никуда она не сбегала… — Лёка хотела дорассказать, но подъехала папина машина, и из неё вышел Егор. Тощий, небритый и помятый. А за ним — родители.

В следующий момент Лёка повисла у него на шее. Он тоже её обнял и даже чуть подбросил, как делал в детстве.

Вот теперь всё стало правильно. На свои места. Егора расцеловала бабушка и даже тётя Тамара.

— Тамара Игоревна, давайте-ка с нами. У нас сегодня праздник! — Папа подхватил сумки Егора и бабушки и придержал широко открытую для всех дверь.