Когда Надир-шах утомился и пирами, он пожелал осмотреть город. Особенно ему хотелось взглянуть на мавзолей, который он велел соорудить для самого себя, не оставляя это важное дело на усмотрение наследников. Над мавзолеем трудились лучшие мастера, свезенные со всех концов империи, и то, что предстало перед глазами Надир-шаха, превзошло все его ожидания. Он уже собрался по-царски наградить мастеров, когда случилась неприятность. На стене надгробия была обнаружена кощунственная надпись: «Мир полон тобой, но твое настоящее место свободно».

Надир пришел в ярость, повелел найти преступника и тереть его о стену, пока не сотрется надпись или пока сам преступник не сотрется в прах. Но найти наглеца не удалось, а представляемые на расправу оказывались невиновны, в чем убедился сам Надир-шах. Тогда полетели головы тех, кто, пренебрегая своими обязанностями, допустил неизвестного до неслыханного оскорбления священной особы. Надир втайне считал главным виновником своего сына, но подвергнуть его достойному наказанию не решался. Однако он стал замечать за Ризой то, что ранило отцовское сердце. Похоже было, что наместник возомнил себя полновластным шахом и ему не хотелось расставаться с теми привилегиями, к которым он успел привыкнуть. Да и то, с какой завистью сын поглядывал на его щит, Надиру вовсе не нравилось.

Опасения Надир-шаха не замедлили подтвердиться. Оказалось, что надпись на гробнице – не единственная неприятность, ожидавшая его в Персии. Риза-Кули-мирза, его любимый сын, жемчужина очей падишаха, совершил куда большее преступление.

Отправляясь в Индийский поход, Надир дал своему наследнику множество наставлений, среди которых было одно особенно важное. На попечение Риза-Кули-мирзы был оставлен прежний шах Тахмасп, содержавшийся под домашним арестом.

– Не проявляй небрежности в оказании уважения и приветливости к потомкам Али и лучшему представителю Сефевидской семьи шаху Тахмаспу, – поучал сына Надир.

Для большей уверенности в надлежащем исполнении своей воли, а также из наследственных интересов Надир женил Ризу на сестре отстраненного от власти шаха. И вот теперь Надир узнал, что все его старания пошли прахом. В его отсутствие Риза-Кули-мирза велел умертвить шаха Тахмаспа, а заодно его детей и беременных жен. Не пощадил Риза даже собственную жену, от которой у него остался сын Шах-Рох. Риза как будто хотел с корнем вырвать весь шахский род Сефевидов.

Эта история произвела на Надира угнетающее впечатление. Кроме преступного ослушания, в ней можно было увидеть и другое – наследник метит на престол при живом отце. Или почему-то считает, что Надиру недолго осталось жить, и желает заблаговременно избавиться от законных претендентов на шахский трон. Возможно, он надеялся, что афганская пуля оставит престол без хозяина или что Надира затопчут индийские слоны?

Размышляя о сыновней неблагодарности, Надир-шах вспомнил своего отца, который в старости говорил: самые опасные враги оказываются из тех, кто кормится с твоей руки; воевать с другими странами легче, чем уберечься от внутренних опасностей, а они таятся на каждом шагу.

Разбирая это прискорбное дело, шах убедился, что Риза-Кули-мирза совершил убийство шаха и его семьи без каких-либо серьезных причин. Обнаружилось и множество других проступков наследного принца, каждый из которых стоил бы другому головы. Негодование Надир-шаха обернулось отстранением сына от дел государства и смещением его со всех постов. Ему оставили только жизнь, коня и оружие, чтобы он попытался искупить свою вину. Казалось, Риза был рад и этому, но Надир прочел в его глазах не раскаяние, а затаенную злобу.

В покоях сына, снова перешедших к Надиру, шах нашел свое письмо. Это были поучения повелителя своему наместнику. В письме, посланном шахом Риза-Кули-мирзе из Дели вместе с подарками, говорилось:

«Правителей, калантаров и чиновников, которых мы назначили на окраины страны, не сменяй и не заменяй и оказывай им такое же, как прежде, внимание.

К крестьянам и степным кочевникам проявляй должное внимание.

Если, не дай бог, из стран Туркестана, Турции или Европы прибудет в Иран войско, посоветуйся относительно борьбы с ним со старшинами и начальниками племен и жителей степи, дабы поступить так, как они будут советовать, каково бы ни было их мнение о борьбе и войне.

Зря не бросайся в пропасть войны; если можно, ищи мира и примирения.

Наглых разбойников и людей неблагодарных наказывай безжалостно и ни на один миг не проявляй нерадения.

С купцами и караванами, прибывающими с окраин страны, соблюдай приветливость, потому что слух о справедливости, правосудии и величии твоем распространится в разных странах мира.

Относись с должным уважением к подданным податным и привилегированным и не давай хода людям, не признающим справедливости.

Заботься о людях искренних и преданных, служивших в нашей счастливой свите, и возвышай их до небесного свода.

Подарки и награды зря не раздавай и благоустроенной казной нашей не распоряжайся; расходы делай в соответствии с доходами. Пока не соберешь двух динаров, ни одного динара не расходуй, – разве только в то время, когда появится непримиримый противник и прибытие его вызовет опустошение страны и истребление племен; в подобном несчастье не жалей казны на победоносное войско.

Не проявляй нерадивости и все время посылай гонцов в богохранимые области с требованием службы и приказами, хотя бы нужного дела и не было; в этом деле нерадивости не проявляй, нить управления областями держи крепко.

Если, не дай бог, в течение шести месяцев не будет известий и указаний от нас, отдавай падишахские распоряжения таким образом, как ты сам найдешь полезным».

Но оказалось, эти поучения были напрасны. Риза-Кули-мирза снискал себе славу на воинском поприще, а дела государственные большей частью находились в плачевном состоянии.

Заподозрив, что тут не обошлось без советчиков, Надир-шах в порыве ярости велел казнить нескольких знатных начальников – приближенных его сына.

Одному из них Надир сказал:

– В то время, как мои славные знамена находились в Индии, ты подстрекал моего сына Риза-Кули на овладение троном моего царства. Жизнь твоя не в счет.

Когда же оказалось, что наветы на начальников были ложными, были сняты головы и с клеветников. А Надир-шах вздыхал о потерянных соратниках:

– Они были лучшими из моих людей. Но такова судьба, что приближенным раньше других подносят чашу испытания.

Калушкина в Мешхеде встретил его помощник и официальный переводчик резидента при шахском дворе Василий Братищев. Он долго обнимал Калушкина, будто не верил, что тот возвратился целым и невредимым. А узнав о четырнадцати слонах, сопровождавших резидента, чуть не лишился дара речи.

– Так-то, братец, – говорил Калушкин. – Не все – шаху, надобно и о своем интересе заботиться.

– Да как же это тебя угораздило, Иван Петрович? – заикаясь, спрашивал Братищев. – Неужто с индусами воевал?