— Он взял с собой саблю?

— Когда он идет в секцию, то всегда берет ее с собой.

— Ты уверен, что он пошел именно в секцию?

— Так он, во всяком случае, мне сказал.

— В таком случае я отправлюсь к нему, — сказал Лорэн. — И если мы разминемся, ты скажешь ему, что я приходил и скоро вернусь.

— Подождите, — сказал Сцевола.

— Что?

— Я слышу его шаги на лестнице.

— Ты уверен?

— Я уверен в этом.

Почти в ту же минуту дверь отворилась, и вошел Морис. Лорэн бросил на него быстрый взгляд и не заметил в облике друга ничего необычного.

— А, вот наконец-то и ты! — сказал Лорэн. — Я жду тебя уже два часа.

— Тем лучше, — улыбнулся Морис. — Значит, у тебя было достаточно времени, чтобы сочинить двустишье или четверостишье.

— Ах, дорогой Морис, — ответил Лорэн, — я этим больше не

занимаюсь.

— Четверостишьями?!

— Да.

— Ба! До чего же мы дожили? Конец света?

— Морис, друг мой, мне очень грустно.

— Тебе грустно?

— Я несчастен.

— Ты несчастен?

— Да, меня мучает совесть.

— Совесть?

— Да, Бог мой, — ответил Лорэн, — ты или она, ведь середины здесь быть не могло. Ты или она. Ты хорошо знаешь, я-то ни секунды не колебался. А вот Артемиза в отчаянии. Эта была ее подруга.

— Бедная девушка!

— А поскольку Артемиза сообщила мне ее адрес…

— Тебе, наверное, не нужно было вмешиваться, пусть бы все шло своим чередом.

— Конечно, и тебя бы приговорили вместо нее. Очень разумно. И я еще пришел к тебе за советом!

— Ладно, продолжай.

— Понимаешь? Бедная девушка, я хотел бы сделать хоть что-то для ее спасения. Порой мне кажется, что если бы я хоть подрался с кем-нибудь, и то стало бы легче.

— Ты что, с ума. сошел, Лорэн? — пожал плечами Морис.

— А что, если пойти в Революционный трибунал?

— Слишком поздно, приговор ей уже вынесен.

— И то правда, — ответил Лорэн, — и это ужасно, что девушка вот так погибнет.

— А самое ужасное то, что мое спасение повлекло за собой ее смерть. Но, в конце концов, Лорэн, нас должно утешать то, что она участвовала в заговоре.

— Ах, Боже мой, сейчас почти все в большей или меньшей степени заговорщики. Она поступила, как все. Бедная девушка!

— Не сожалей о ней так много, друг мой, — сказал Морис, — потому что мы тоже часто попадаем под обвинения. Мы сами еще далеко не окончательно смыли обвинение в соучастии, на нас осталось пятно. Сегодня в секции капитан стрелков Сент-Ле обозвал меня жирондистом. Мне пришлось взяться за саблю, чтобы доказать ему, что он ошибается.

— Так вот почему ты вернулся так поздно?

— Вот именно.

— А почему ты не предупредил меня?

— Потому что в дела такого рода ты не должен вмешиваться. Нужно было покончить с этим сразу, и чтобы не было лишнего шума.

— И этот негодяй обозвал тебя, Морис, жирондистом?

— Да, черт возьми! А это говорит о том, мой дорогой, что еще одна такая передряга, и мы лишимся своей популярности. А ты знаешь, что значит в наше время слово «непопулярный»: это значит — подозрительный.

— Я хорошо это знаю, — сказал Лорэн, — от этого слова вздрагивают даже самые храбрые. Но это неважно… Мне отвратительно опускать на гильотину голову бедной Элоизы, даже не попросив у нее прощения.

— Чего же ты в конце концов хочешь?

— Я хочу, чтобы ты остался здесь, Морис, ведь тебе не в чем себя упрекнуть? А что касается меня, то здесь совершенно другое дело. Раз я ничего не могу для нее сделать, я хочу встать на дороге, по которой ее повезут, понимаешь, Морис, я хочу пожать ей руку.

— В таком случае, я буду сопровождать тебя, — сказал Морис.

— Друг мой, это невозможно, только подумай: ты — гвардеец муниципалитета, секретарь секции, ты был в этой истории замешан, в то время как я был только твоим защитником. Тебя и впрямь посчитают виновным. Оставайся. Я же не рискую ничем, поэтому и пойду.

Все это было настолько логично и верно, что Морису нечего было возразить. Если бы он обменялся хоть одним взглядом с дочерью Тизона, идущей на эшафот, то признал бы этим свое участие в заговоре.

— Иди же, — сказал он Лорэну, — но будь осторожен.

Лорэн улыбнулся, пожал руку Мориса и ушел.

Морис открыл окно и грустно помахал ему вслед. Пока Лорэн дошел до угла улицы, он несколько раз оборачивался, будто его притягивала какая-то магнетическая сила и, улыбаясь, смотрел на Мориса.

Когда Лорэн исчез из вида, Морис закрыл окно и упал в кресло. Он находился в своего рода забытьи, в котором у натур сильных и чутких проявляется предчувствие большого несчастья. Это сродни затишью перед бурей в природе.

Из этого забытья его вывел слуга, вернувшийся домой после того, как выполнил ряд поручений. Он имел вид возбужденный, какой обычно бывает у слуг, когда они горят от нетерпения поделиться с хозяином новостью, которую только что узнали.

Но, увидев озабоченного Мориса, он не осмелился отвлекать его и довольствовался тем, что без всяких на то причин настойчиво прохаживался туда и обратно.

— Чего тебе нужно? — небрежно спросил Морис. — Говори, если хочешь мне что-то сказать.

— О, гражданин, еще один заговор, подумать только!

Морис пожал плечами.

— Но это заговор, от которого волосы на голове встают дыбом, — настаивал Сцевола.

— Да что ты! — ответил Морис тоном человека, привыкшего к тридцати заговорам на день.

— Да, гражданин, — продолжал Сцевола, — от этого невольно вздрогнешь! У настоящих патриотов по спине бегают мурашки.

— Ну, что же это за заговор? — спросил Морис.

— Австриячка чуть не убежала.

— Да ты что! — сказал Морис, который начал внимательнее слушать рассказ слуга.

— Похоже, — сказал Сцевола, — что вдова Капета поддерживала связь с дочерью Тизона, которую сегодня гильотинируют. Она не смогла ей помочь, несчастная.

— Каким образом королева поддерживала связь с этой девушкой? — спросил Морис, чувствуя, что его лоб покрывается потом.

— На сей раз при помощи гвоздики. Представляете, гражданин, план побега, оказывается, был спрятан в цветке.

— В гвоздике! И кто же хотел ей помочь?

— Шевалье… де… подождите… это имя очень известно… но я всегда забываю имена… Шевалье де… ох, как же я глуп! Шевалье де Мезон…