Он швырнул свою окровавленную саблю и бросился на улицу Лавандьер.

Морис поспешил вернуться в секцию, чтобы подать жалобу на Симона.

Правда, Лорэн перед тем, как расстаться с ним, предложил более эффектное средство: собрать несколько фермопилов, дождаться первого выхода Симона из Тампля и убить его в драке.

Но Морис был категорически против.

— Ты пропащий человек, — сказал он Лорэну, — если пойдешь по пути самосуда. Сделаем все законно. Для правоведов это должно быть несложно.

И вот, на следующее утро Морис направился в секцию, чтобы оформить жалобу.

Его удивило, что в секции председатель не прореагировал на нее, уклонился от ответа, сказав лишь, что не может быть судьей между двумя славными гражданами, воодушевленными любовью к родине.

— Хорошо! — сказал Морис. — Теперь я знаю, что нужно сделать для того, чтобы заслужить репутацию хорошего гражданина. Для этого нужно собрать людей и убить другого человека, который вам не нравится. Значит это вы называете проявлением любви к родине? Тогда мне придется присоединиться к мнению Лорэна. Начиная с сегодняшнего дня, я буду проявлять свой патриотизм так, как понимаете его вы, и начну с Симона.

— Гражданин Морис, — ответил председатель, — по-моему, в этом деле Симон меньше виноват, чем вы. Ведь он раскрыл заговор, хотя это и не входит в его обязанности, и раскрыл его там, где ничего не увидел ты, чей долг был раскрыть его. Кроме того, случайно или намеренно, этого мы не знаем, ты потворствуешь врагам нации.

— Я? — спросил Морис. — Скажи на милость, это уже что-то новенькое. Кому же это я потворствую, гражданин председатель?

— Гражданину Мезон-Ружу.

— Я? — сказал ошеломленный Морис. — Вы говорите, что я связан с шевалье де Мезон-Ружем? Я его не знаю, я его никогда…

— Видели, как ты с ним разговаривал.

— Я?

— И пожимал ему руку.

— Где это было? Когда?.. Гражданин председатель, — сказал Морис, убежденный в своей невиновности, — ты лжешь!

— Твое патриотическое рвение далековато тебя заносит, гражданин Морис, — ответил председатель. — Ты не обрадуешься тому, что я сейчас тебе скажу, потому что докажу, что не лгу. Вот три обвиняющих тебя донесения от разных людей.

— Хватит, — сказал Морис, — не думайте, что я настолько глуп, чтобы поверить в вашего Мезон-Ружа.

— А почему ты не веришь в него?

— Потому что это не заговорщик, а призрак, которому вы стремитесь приписать все интриги и заговоры наших врагов.

— Почитай донесения.

— Не стану я их читать, — сказал Морис. — Я протестую, потому что я никогда не видел шевалье де Мезон-Ружа и никогда с ним не разговаривал. Пусть тот, кто не верит моему честному слову, скажет мне об этом, и я знаю, что ему ответить.

Председатель пожал плечами. Морис, который не любил оставаться в долгу, тоже выразил свое недоумение.

Атмосфера во время заседания секции была мрачной и напряженной.

После заседания председатель, который слыл истинным патриотом, за что и был избран на это место, подошел к Морису и сказал:

— Мне нужно с тобой поговорить.

И Морис направился за председателем, который провел его в маленький кабинет, примыкающий к залу заседаний.

Когда они вошли, председатель посмотрел Морису в лицо, затем положил руку на плечо молодого человека.

— Морис, — сказал он, — я знал и уважал твоего отца, люблю и уважаю тебя. Морис, поверь мне, ты подвергаешься большой опасности, потому что не веришь, а это — первый признак упадка революционного духа. Морис, друг мой, когда теряют веру, теряют и верность. Ты не веришь во врагов нации: из этого следует, что ты проходишь мимо, не замечая их, а значит, даже не подозревая об этом, становишься инструментом их заговоров.

— Какого черта! Гражданин, — сказал Морис, — я знаю себя, я смелый, преданный патриот, но мое рвение не делает меня фанатичным. Вот уже в двадцати заговорах виноват один и тот же человек. Хотелось бы, наконец, увидеть этого «виновника».

— Ты не веришь в заговорщиков, Морис? — спросил председатель. — Ну хорошо, а скажи мне тогда, ты действительно не веришь в ту красную гвоздику, из-за которой вчера гильотинировали дочь Тизона?

Морис вздрогнул.

— Ты не веришь и в подземный ход в саду Тампля, который соединил подвал гражданки Плюмо и один из домов на улице Кордери?

— Нет, — ответил Морис.

— Тогда сделай так, как обычно поступают в таких случаях, сходи и убедись лично.

— Но я больше не состою на службе в Тампле. Меня туда не пропустят.

— Теперь в Тампль может войти каждый, кто хочет.

— Как это?

— Почитай этот рапорт. Поскольку ты такой неверующий, я стану говорить с тобой только на языке официальных бумаг.

— Как! — воскликнул Морис, читая рапорт. — До такой степени?

— Продолжай.

— Королеву переводят в Консьержери?

— Ну и что? — ответил председатель.

— Да…

— И ты считаешь, что это из-за сновидений, из-за того, что ты называешь игрой воображения, из-за ерунды Комитет общественного спасения пошел на такие крайние меры?

— Эта мера принята, но она не будет выполнена как, впрочем, и ряд других. Я все это видел уже не раз…

— Прочитай же все до конца, — сказал председатель.

И он протянул Морису последний документ.

— Расписка Ришара, тюремщика из Консьержери? — воскликнул Морис.

— Уже два часа, как она заключена под стражу.

На этот раз Морис задумался.

— Ты знаешь, Коммуна действует отнюдь не поверхностно, — продолжал председатель. — Она идет прямо и широкими шагами, ее меры далеки от ребячества и она выполняет принцип Кромвеля:

«Королей надо бить только по голове».

— Познакомься с секретной запиской из Министерства полиции.

Морис прочитал следующее:

«Учитывая, что мы располагаем достоверными данными о том, что шевалье де Мезон-Руж находится в Париже, что его видели в разных частях города, что он оставил следы нескольких заговоров, удачно разоблаченных, я призываю всех руководителей секций усилить надзор».

— Ну как? — спросил председатель.

— Ну что ж, придется поверить тебе, гражданин председатель, — воскликнул Морис.

И он продолжал чтение:

«Приметы шевалье де Мезон-Ружа: рост пять футов три дюйма, волосы светлые, глаза голубые, нос прямой, борода каштановая, подбородок округлый, голос мягкий, руки женственные, 35–36 лет».