Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не кисни, старушка, все будет хоккей. С голоду не помрешь и попрошайничать не станешь. Вон у тебя в каждом ухе по две тысячи болтается. Некоторым такие деньги и не снились.
Лариса обвила его шею руками, еще немного поныла и перешла к более интересной части утешительных мероприятий.
— Продвигается дело? Наскреб чего-нибудь? — Дима Смородин устало плюхнулся на свое место рядом с Толиком.
— Да так, мелочь всякая. И никаких доказательств. А у тебя что?
— То же самое, — вздохнул Дима. — Подозреваемых много, а толку ноль. Алиби нет, доказательств вины тоже. Гелена Карловна, помнишь, старуха из Дома творчества, говорит, что слышала в день убийства, как теща умоляла Барановского не разводиться с Ларисой, сына пожалеть. А тот только рассмеялся и сказал, что Владя и не заметит, развелись они или нет.
— Александр Владимирович, дежурный. К вам гражданка Барановская.
— Какая?
— Барановская.
— Имя?
— Лариса Евгеньевна.
— Запускай. — Майор повесил трубку. — К нам гостья, друзья. Лариса Барановская.
— Сдаваться идет? — подмигнул Дима.
— Вряд ли.
Выглядела Лариса Барановская на удивление скромно. Темное платье, простые туфли — видно, подсказал кто-то, как лучше одеться для похода в уголовный розыск.
— Присаживайтесь, Лариса Евгеньевна, присаживайтесь. — Майор подвинул ей стул. Толик с Димой, с трудом скрывая любопытство, изображали крайнюю степень занятости. — Слушаю вас.
— Я, собственно, из-за перстня. Вообще из-за вещей. — С майором она старалась не встречаться глазами.
— Каких вещей?
— Тех, что были на Юре в день убийства. Перстень золотой, печатка с монограммой, часы «Ролекс», очень дорогие, их ему за границей подарили, обручальное кольцо. Еще был крест нательный старинный, Юра его просто так носил, для красоты. Я могу их забрать? — Она, наконец, подняла глаза прямо на майора.
— Та-ак. Скажите, а почему вы только сейчас вспомнили о вещах? Почему молчали на опознании и во время подготовки к похоронам?
— Сначала забыла, потом как-то тоже в голову не пришло. Вообще, я думала, что их пока нельзя забирать. А раз Юру похоронили, наверное, вам они больше не нужны.
— Толя, достань протокол осмотра места преступления. Гражданка Барановская, подождите пока в коридоре, я вас приглашу.
Торопливо постукивая каблучками, она вышла из кабинета.
— Кто помнит, были на трупе побрякушки? — листая папку, спросил майор.
— Не помню.
— Я тоже.
— Ни часов, ни печатки. — Хлопнул папкой о стол майор Корсаков. — Как это называется? Головотяпство!
— Выходит, его обокрали, что ли? — Почесал макушку Дима Смородин.
— Да уж не пропил он их, я надеюсь. Надо срочно выяснить у вдовы, как они выглядели, и разослать ориентировку. Зовите ее.
— Печатка вот такая, сверху Юрины инициалы, красивые такие, с завитушками. Часы большие, на металлическом браслете. Он очень этими часами дорожил. И обручальное кольцо, обыкновенное, только широкое, как у меня.
— В доме есть фотографии, на которых Юрий Николаевич запечатлен с этими часами и перстнем?
— Наверное. Перстень он почти не снимал, часы тоже часто носил. Кажется, даже на афише он с ними. Он там стоит, сложив на груди руки, вот так, — показала она. — Может, на ней видно.
— Толик, езжай с Ларисой Евгеньевной. Если найдешь фотографии или афишу с изображением часов и перстня — изыми. В интересах следствия, под расписку, — пояснил майор, поймав недовольный взгляд вдовушки.
— Нашлись побрякушки. — Корсаков опустил трубку.
— Где?
— В Репине, в отделении милиции. Рано утром четвертого июля патрульные подобрали возле платформы железнодорожной станции Репино пьяного гражданина Угарова Артура Генриховича, 1950 года рождения, ранее неоднократно судимого за мелкие кражи и мошенничество. При нем были найдены часы позолоченные фирмы «Ролекс», печатка золотая с монограммой «Ю. Б.», обручальное золотое кольцо и крест золотой на цепочке. Сам Угаров происхождение этих предметов объяснить не смог. Поскольку о пропаже или об ограблении никто не заявил, гражданина Угарова временно отпустили. Побрякушки лежат в отделении. — Лица у коллег майора вытянулись.
— А это не тот Артур, которому Бурко денег был должен? — напрягся Толик.
— Соображаешь, — кивнул майор. — Думаю, он. Вот что, Толик, бери машину, поезжай в Репино, забери барахло и живо дуй сюда. А я поеду за Угаровым, он в «Выборгской» вроде живет, если, конечно не сбежал. Дима, ты за Барановской, будем производить опознание.
— Так что же это? Выходит, его пьяный зэк из-за побрякушек убил? — не поверил Дима.
— Не знаю. Доказательства соберем, тогда и выясним.
— Да что доказывать? И так все ясно. Время только убили на бессмысленную беготню. Нет бы этой Барановской сразу насчет часов вспомнить, — ворчал Дима, натягивая пиджак.
Лариса Барановская опознала часы, печатку и нательный крест мужа. Павел Бурко опознал в Угарове знакомого, которому задолжал неприлично крупную сумму.
— Мы действительно виделись днем в Репине, Артур специально туда приезжал в надежде получить деньги. Я говорил, что собираюсь попросить взаймы у знакомых. Мы встретились в баре гостиницы «Репинская» около часа. Я отдал триста рублей, которые утром занял у Ларисы, и объяснил, что больше пока достать не удалось. После этого я уехал в город, а Артур остался. Чем занимался — понятия не имею.
Яков Семенович Симановский тоже неожиданно внес вклад в расследование.
— Да, я видел Артура Генриховича в тот день в «Репинской». Когда мы с Юрой пришли, он курил в холле. Узнал меня. Подошел. — Симановский нервно дергал коленкой, время от времени сглатывал шестеренку и испуганно косился на присутствующего здесь же Угарова. — Мы поздоровались, я был вынужден представить его Юре. Он тут же предложил составить партию в покер. Но после истории с Павлом я побаивался с ним играть. У меня просто нет таких средств. Но Юра заинтересовался. Конечно, когда мы спустились в бар, я все объяснил Юрию, и мы решили не ходить на игру.
— А где вы собирались играть?
— Наверное, у Юры, но встретиться мы договорились возле нашей столовой около одиннадцати. Но мы не пошли, остались в баре и Артура Генриховича больше не видели.
Угаров отпирался от всех обвинений и категорически настаивал, что побрякушки ему подкинули, когда он, пьяный, спал на платформе. Напился он, по его собственным словам, в тот вечер действительно крепко, сам не ожидал, что свалится мертвецки пьяный на платформе. В конце концов, под давлением показаний он махнул рукой и, с презрением сплюнув на пол, пошел на попятный.
— Ладно, начальник, вешай на меня. Мне все одно, что здесь с вами сидеть, что на зоне чалиться. Меня там как родного встретят. Да только не я этого барана завалил, так и знай.