Многим похожая на Холу, она вечно с ней конкурировала.Недаром говорят: если незнакомый человек раздражает вас так сильно, чтопокусать хочется, значит, вы случайно посмотрели в зеркало.

– Да, – сказала Фулона. – Вот так вот я ее! Но чтобы тыочень этому не радовалась: ступай в лифт и пересчитай, сколько там кнопок!

– То есть? – не поняла Ильга.

– Чего тут непонятного? Просто пересчитай. Не забудь «стоп»,«вызов диспетчера» и «экстренное открытие дверей». Потом вернешься и нарисуешьчертеж. Попутно подумай о том, что об отсутствующих плохо не говорят!

Ильга тоже ушла. «Что-то Фулона раскомандовалась!» –подумала Ирка, но промолчала. Ей не хотелось выбивать на балконе дверной коврикили считать количество перьев в подушке.

Багров сидел между Алексеем и Антигоном. Получалось:Алексей, Багров, Антигон – АБА. Рядом сидела Гелата. То же, если задуматься, изначала алфавита. Плащ, который Матвей собирался вернуть валькирии золотогокопья, висел в коридоре, в пакете.

Бэтла закончила резать копченую колбасу и печальнопосмотрела на оставшийся хвостик с веревочкой.

– Лучший способ обороняться от насильного кормления –оставлять еду во рту. Когда сидишь во рту с кашей – новую ложку уже непросунут, чтобы старая каша не полезла. Можно даже головой не мотать! – сказалаона по какой-то сложной ассоциации.

– Хочешь сказать, что ты когда-то оборонялась?

– Я – нет. И вот результат!

* * *

Когда совсем стемнело, Гелата хотела включить свет, новместо этого Фулона велела задернуть шторы и зажгла свечи. Ее оруженосец щипалструны гитары, напевая что-то тихо, в треть голоса, неразличимо для сидящейдалеко Ирки.

Когда зажглись свечи, атмосфера сразу стала другая – уютная,искренняя. Даже у Холы и Ильги смягчились и потеплели лица. Холодные офисныекрасотки растаяли и стали вполне себе домашними снегурочками.

– Все собрались? – спросила Фулона.

– Не-а. Таамаг нет и Хаары… Таамаг небось у своегостарикана, а Хаара в суде торчит, – сказала Хола.

– В суде? А чего она натворила? – встревожилась валькириязолотого копья.

– Она – ничего.

– А по-другому как-нибудь нельзя? Без суда?

– Как? Если она копьем станет доказывать – трупы везде будутваляться. Пусть уж лучше так, – сказала Хола.

Фулона вздохнула. Хаара вечно с кем-нибудь судилась и всегдакак будто за дело. То с автомобилистом, парковавшимся на детской площадке; то скурильщиком, который бросал сверху окурки и их задувало ветром ей на балкон; тос собачником, чья собака неспособна была спокойно спуститься вниз, чтобы незадрать лапку у Хаариной квартиры.

Все суды Хаара выигрывала, после чего упивалась моральнымудовлетворением. Только вот Фулона все равно оставалась недовольна.

«Ты увлекаешься! Опасно слишком часто оказываться правым.Это тревожнейший симптом!» – говорила она.

«А что, надо на все глаза закрывать? Доказала им? Пустьутрутся!» – хвалилась Хаара, хотя окурки все равно сыпались, а характер собакиничуть не изменился, разве что хозяин иногда давал ей пинка.

– Народ! Передайте мне кто-нибудь чистую чашку! – попросилоруженосец Бэтлы.

Хола передала. Алексей придирчиво оглядел ее и согласилсясчитать чашку чистой.

– Ты что, мне не поверил, что ли? – обиделась Хола.

– Прости. Но мне дико сложно кому-то доверять. Сам всегдадолжен убедиться. Я с собой борюсь, говорю себе, что вера вырастает из доверия,но пока с мертвой точки никак не сдвинусь, – серьезно сказал оруженосец Бэтлы.

– А я вот легко доверяю! – заявила Хола.

– Да-а? – заинтересовался Алексей. – Везуха тебе! Давайпроверим!.. Встань! Закрой глаза!

– Зачем?

– Узнаешь!

– Делать мне больше нечего, – сказала Хола, но все жепослушалась и глаза закрыла.

– Теперь повернись… еще… и быстро сделай три больших шага!Руки убери за спину, не выставляй вперед!

– Там стена! Я лицом об стену шарахнусь! – встревожиласьХола.

– Три больших шага! Давай! Глаз не открывать! – повторилАлексей.

Вместо трех больших Хола сделала четыре маленьких шага и,выставив руки, попыталась нашарить стену. Не нашарила. Стена появилась толькоеще через полтора шага, но к этому времени валькирия медного копья уже успелаоткрыть глаза.

– Вот об этом я и говорил. Доверие! – заметил Алексей. – Тыдопустила, будто я хочу, чтобы ты ударилась!

– Да ну тебя! Только грузишь! – отмахнулась Хола. Но все жезаметно было, что она смущена.

Бэтла уютно устроилась на диване, поджав ноги. Свет горящейсвечи разливался по ее круглой щеке, покрытой, как молодой персик, едваразличимым пушком.

– Давайте каждый расскажет что-нибудь о себе! Что-нибудьискреннее, чего никогда не рассказывал. Ну раз сегодня День работников копья, –предложила она.

– Че-че-че? Ты первая! – напряглась Ламина. – А то я ещебрякну что-нибудь, а потом меня же моей искренностью по мордасам!

– Во-во! – согласилась Хола. – Может, мне еще подойти наулице к незнакомому милиционеру и рассказать ему свой самый дурной в жизнипоступок?

– Искреннее совсем не значит плохое! – вступилась за идеюБэтлы Гелата. – Можно, например, рассказать, кто как стал валькирией.

– Валяй! Начинай! – согласилась Ламина.

Гелата задумалась.

– Когда мне было лет тринадцать, я увидела такой вот сон.Зима. Я иду по лесу. Заблудилась. Холодно до жути. Снег. Я устала, плакатьхочется, как все плохо. И вдруг слышу колокольчик. Оглядываюсь – ко мне едетДед Мороз на санях. Шапка, борода, добрые такие глаза. И он говорит мне:«Девочка, садись!» – взволнованно начала она.

Хола и Ильга захохотали вместе со своими оруженосцами.

– Еще один звук – и кто-то пойдет поливать клумбу под домом.А воду носить из квартиры. Чайной ложкой! – без угрозы сказала Фулона.

Смех моментально прекратился.

– Я села в сани, и Дед Мороз привез меня в свой дом, –продолжала Гелата. На Холу и Ильгу она даже не смотрела. Взгляд ее был обращенв глубь памяти.