Сераскир был взят в плен, но пощажен. Принц Ангальт собрал свои войска, и, с ружьями к ноге, мы ожидали дальнейшего приказа князя, счастливые и удовлетворенные окончанием наших бед…»

Светлейший, как и обещал, отдал армии город на три дня. Солдаты были рады, так как без добычи не остался никто. На долю Потемкина (он велел делить добычу по справедливости) достался изумруд размером с куриное яйцо, которое светлейший отослал императрице Екатерине. Говорят, императрица «очаковскому камню» была особенно рада и почитала его превыше всех иных.

Егеря Голенищева-Кутузова захватили в плен очаковского сераскира – худого сутулого старика в зеленой чалме и в синих мусульманских сапогах. Плененного Хусейн-пашу привели к светлейшему. Потемкин поначалу закричал:

– Посмотри, скольких жизней ты лишил своим упрямством!

Но затем, подумав, сменил гнев на милость:

– Увы, но у каждого есть долг перед своим государем, и я на твоем месте поступил бы так же!

Плененного сераскира отправили в Петербург.

Из записок Дама: «Потребовалось несколько дней, чтобы жители, спасшиеся от резни, перенесли мертвых на середину Лимана, потому что земля настолько промерзла, что нельзя было их похоронить. Они оставались на льду при устье реки, до первой весенней оттепели. Тогда вода своим течением увлекла их в море вместе со льдинами. Вид этих ужасных тел на поверхности лимана, сохраненных морозом в тех положениях, в каких они умирали, представлял собою самое ужасное, что только можно вообразить. Мороз предохранял нас от вредного воздуха, следствием которого неизбежно было бы опустошение в войсках от заразы. Распоряжения князя Потемкина относительно приступа были очень хороши, о чем легко было судить, подробно осмотрев окружность окопов».

Отчаянным штурмом Очакова и кончились действия русской главной армии в 1788 году. Пусть медленно, пусть в самый последний момент, но главная задача кампании – взятие Очакова – была Потемкины решена.

Что касается Украинской армии фельдмаршала Румянцева, то она еще в июле перешла Днестр возле Хотина. Для блокады крепости был оставлен корпус Салтыкова, а главные силы двинулись через Бельцы к Яссам. Румянцев стремился сковать турецкие силы и не допустить их удара в тыл Екатеринославской армии под Очаков. Затем Румянцев двинулся в низовья Прута, чтобы разбить тамошних турок. Сами же турки предприняли попытку прорваться через Яссы для деблокады Хотина, но были отбиты. После этого они остановились в районе Рябой Могилы.

В октябре Украинская армия перешла в наступление у Рябой Могилы. Но турки, не приняв боя, ушли к Фокшанам. В ноябре Украинская армия расположилась между Днестром и Серетом, имея штаб-квартиру в Яссах.

Что касается союзников австрийцев, то их дела шли значительно хуже. Командовавший западным корпусом австрийской армии принц Кобург просто боялся наступательных действий. Когда же его понуждали атаковать, отвечал:

– После долгого мира в нашей армии нет уже людей, которые умели бы бить турок!

Принц до середины сентября возился с Хотиным, который вынудил лишь к почетной капитуляции. Турки удалились из крепости со всем оружием, пушками и знаменами.

В других местах австрийцы воевали и того хуже. Собрав на своей турецкой границе 300-тысячную армию, которая значительно превосходила силы турок, император Иосиф довольствовался занятием ничтожной крепостцы Шабац и, хотя австрийцы начали осаду Белграда, но потом сняли и ее. Турки же, наоборот, перешли в наступление, напали на корпус Вартенслебена и разбили его на голову. Император Иосиф двинулся было на выручку, но на ночном переходе его войска перепутались, бросились вразброд, открыли пальбу по несуществующему неприятелю, а свита императора разбежалась, оставив его одного. Эта жалкая армия, разумеется, была так же разбита турками.

* * *

Императрица осенью была сильно нездорова, однако, узнав о взятии Очакова, на радостях поправилась. Екатерина радостно писала своему фавориту: «За уши взяв тебя обеими руками, мысленно тебя целую, друг мой сердечный… С величайшим признанием принимаю рвение и усердие предводимых вами войск, от высшего до нижних чинов. Жалею весьма об убитых храбрых мужах; болезни и раны раненых мне чувствительны; жалею и Бога молю об излечении их. Всем прошу сказать от меня признание мое и спасибо…»

Награды за Очаков были на редкость щедрые. Туда же под Очаков был срочно прислан светлейшему давно желанный им Георгиевский крест 1-го класса.

Не поскупилась Екатерина и на награды остальным участникам очаковской эпопеи. В представлении к наградам был помещен и Суворов. Потемкин положил против него такую аттестацию: «Командовал в Кинбурне и под Очаковым, во время же поражения флота участвовал немало действием со своей стороны». Его же отметка: «перо в шляпу». Таким образом, за Очаков и все свои многочисленные раны Суворов получил бриллиантовое перо с буквою «К», что означало «Кинбурн». Награда необычная и очень весомая.

Императрицу потрясло мужество генерал-аншефа Меллера, шедшего в бой с тремя сыновьями и потерявшего при штурме старшего из них. Она наградила его сразу двумя высокими орденами – Андрея Первозванного и Георгия II степени, возвела в баронское достоинство, с повелением писаться впредь, как «Меллер-Закомельский», но какие награды могут заменить отцу любимого сына? Генерал-аншефа Меллер-Закомельского смертельно ранят два года спустя при штурме Килии. По просьбе умирающего его похоронят рядом с сыном.

Генерал-майор Голенищев-Кутузов получил сразу два ордена – Святой Анны 1-го класса и Святого Владимира II степени. Особенно отличившимся офицерам пожаловали Георгиевские и Владимирские кресты 4-го класса, а не получившим этих орденов «жаловали Мы, – писала императрица, – знаки золотые для ношения в петлице на ленте с черными и желтыми полосами». Ныне это знак именуется Очаковским крестом. Именно такой крест получил за штурм никому еще тогда не известный подпоручик Петр Багратион. За храбрость грузинский князь тогда же был произведен «за отличие» через чин в капитаны. Так началось восхождение к славе будущего «льва русской армии».

Нижние чины за штурм неприступной крепости награждены серебряной медалью «За храбрость, оказанную при взятии Очакова».

Что касается Потемкина, то он отъехал в Петербург настоящим триумфатором, отдыхать после своих подвигов. В темные зимние ночи дорогу для него освещали кострами. По городам очаковского победителя встречали толпы обывателей во главе с генерал-губернаторами. Народ кричал «ура»! Едва светлейший добрался до столицы, как Екатерина сама посетила его и поздравила с победой.

В январе 1789 был устроен праздник в честь князя Таврическаго. Из докладной записки секретаря императрицы Храповицкаго видно, что празднование было в Царском Селе, куда был отправлен известный архитектор Кваренги с живописцами, что «станут работать ночь и день и завтра в вечеру непременно иллюминация зажжена быть может». Не удержавшись, Екатерина даже сочинила на взятие Очакова собственные вирши:

О пали, пали, с звуком, с треском,