— Просто это способ постоянно удерживать внимание местных жителей на работе. Если вы хотите, чтобы ваши восхваления были благосклонно приняты богами, говорил мистер Отик, то вы должны делать эту работу исключительно точно. Но трудность заключалась в том, что они работают механически. Они не любят перемен и боятся их, как ересей.

— То есть никакие инновации здесь не приветствуются, — задумчиво сказала Байсеза. — И если локомотивы Кейси начнут один за другим ломаться…

Эмелин сказала:

— Точно так же, как при дворе Александра. Несмотря на свою внешнюю модернизацию, эти древние греки постоянно соскальзывают в обычное суеверие.

Абди добавил:

— Мой отец всегда говорил, что в общество железного века невозможно внедрить культуру и науку нового времени. И он был прав.

Байсеза его попросила:

— Расскажите мне, пожалуйста, о своем отце.

Эмелин сухо заметила:

— Для подобных разговоров у нас еще будет сколько угодно времени.

На удивление, их никто не преследовал. Столица была охвачена беспорядками. Но через час после отъезда из Вавилона, где-то посреди Аравийской пустыни, всего в паре километров от железной дороги, они увидели сражение.

Байсеза находилась на «Мире» во время войны Александра с монголами, и сразу же узнала македонцев. Пехота была построена в фаланги, сариссы сверкали на солнце. Фаланги умели маневрировать так быстро и слаженно, что казались монолитными. Кроме них на поле боя были видны знаменитые «Товарищи» — отряды вооруженных копьями и щитами всадников. Но на этот раз македонцы сражались с македонцами.

— Значит, произошло настоящее восстание, — пробормотал Бен Бетсон. — Конечно, со времен Разрыва всегда находились люди, желающие свергнуть Александра. Но раньше так далеко дело не заходило. Посмотрите! Видите стоящую там, вдалеке, группу? Это неандертальцы. Македонцы пользовались их услугами со времен кампаний в Европе. Военачальники говорят, что, если их не заставлять, они ни за что не будут сражаться. Тем не менее они могут напугать врага одним своим видом.

К счастью, сражение продолжалось вдалеке от поезда, и локомотив с шумом прокатил мимо них. Но спокойствие пассажиров длилось недолго и вскоре перед ними замаячила новая опасность.

— Господи! — с ужасом воскликнула Эмелин. — Полуобезьяны! Посмотрите, Байсеза!

Взглянув вперед, куда указывала Эмелин, она увидела на низкой дюне подозрительные фигуры, которые ясно вырисовывались на фоне утреннего неба.

Абди печально сказал:

— Иногда они нападают на поезда ради пищи. Держатся очень смело, иногда преследуют поезда до самых городов.

Существа впереди поезда начали спускаться с дюны. Не спеша, уверенно, хотя и несколько неуклюже. Ноги у них были как у людей, а могучие тяжелые торсы — как у горилл. Все их поведение говорило о ненависти и решительности.

Сидя в стучащем, скрипящем, свистящем и медленно движущемся поезде, Байсеза наблюдала за их действиями с нарастающим чувством страха. Потом ей вдруг показалось знакомым существо, возглавлявшее группу. У животного была запоминающаяся морда: оно было из той пары, которую бойцы Гроува захватили в первые дни Разрыва. Неужели это тот самый детеныш? Как его прозвали люди? Кажется, Граспер, то есть Рвач? Но если это действительно тот детеныш, девочка, то теперь она стала старше, ее тело покрыто многочисленными шрамами, и вообще она сильно изменилась. Байсеза вспомнила, что захваченные в плен полуобезьяны подолгу оставались тогда наедине с Глазом и могли стать объектом воздействия со стороны Перворожденных. Может быть, это результат того воздействия?

Вот Рвачиха подняла над головой руку, открыв свой волосатый выпирающий живот. В руке она держала толстую палку, увенчанную окровавленной человеческой головой. Рот головы был открыт, сломанные зубы блестели в лучах восходящего солнца.

Байсеза снова замерла от страха.

— Кажется, в прошлый раз, когда я работала с Глазом, то просила его, чтобы он отпустил эту предводительницу отряда на свободу, — вспомнила Байсеза. — Какую ошибку я тогда совершила!

По мере того, как поезд к ним приближался, полуобезьяны перегруппировались. Из поезда в них полетели тучи стрел, но стрелять по движущимся мишеням — дело неблагодарное и стрелы поразили только немногих нападавших. Тем не менее действия нападавших были плохо скоординированы. Локомотив свистнул, мохнатые тела бросились в атаку на деревянные платформы, но здесь были встречены кулаками и дубинками, так что никакой добычи им не досталось. Один за другим они соскальзывали с поезда, гримасничая и рыча от бешенства.

Абди сказал:

— Ну, кажется, на сегодня с нас достаточно…

Когда поезд оставил группу полуобезьян позади, телефон Байсезы тихонько позвонил. Удивленно оглядев своих спутников, она вынула его из кармана.

— Добро утро, Байсеза, — сказал телефон.

— Значит, теперь ты со мной заговорил.

— У меня есть новости, плохие и хорошие.

Байсеза задумалась.

— Начинай с плохих, — сказала она.

— Я проанализировал астрономические данные, полученные Абдикадиром и его предшественниками в Вавилоне. Между прочим, теперь я сам могу изучать небо.

— И что?

— Вселенная умирает.

Байсеза окинула взглядом пыльную равнину за окном поезда, восходящее солнце, беснующихся полуобезьян на рельсах позади.

— А каковы хорошие новости?

— Я получил звонок. С Марса. Со станции Уэллс. Спрашивают тебя. — Телефон был очень лаконичен.

На марсианском северном полюсе, особенно когда стояла бесконечная зимняя ночь, время тянулось медленно. Майра читала, готовила, убирала, работала в местной виртуальной библиотеке, загружала в компьютер кинофильмы с Земли.

И одновременно исследовала станцию Уэллс.

Всего здесь было семь поднятых на «ходули» герметичных модулей. Каждый из них представлял собой вместительное пространство, разделенное ячеистым полом, и крепился вокруг центрального осевого цилиндра. Все модули были доставлены сюда с помощью ракетных двигателей и парашютов, расправлены вокруг внутренней оси, затем водружены на место с помощью вездеходов и надуты, причем одновременно со стенками расправлялся и ячеистый пол. Энергия к модулям подавалась из большого ядерного реактора, охлаждаемого двуокисью углерода и погребенного во льдах в километре от станции. Из каверны над реактором постоянно поднимался пар.

Майру сначала провели в Банку номер шесть, или комплекс ЕВА, затем в Банку номер пять, предназначенную для науки и медицины, затем через нежилую Банку номер три в Банку номер два — пищевой и жилой блок, который все называли попросту «домом». Банка номер четыре, центральная на станции, заключала в себе садовый комплекс, в котором стояли горшки с зелеными растениями, растущими под флюоресцентными лампами. В Банке номер семь находилась система жизнеобеспечения станции. Здесь Ханс с гордостью показал Майре свой «биореактор» — огромную прозрачную кольцеобразную трубу, наполненную зеленоватой вязкой жидкостью, в которой жили сине-зеленые водоросли, Spirula Platensis, и активно производили кислород. Еще ей показали установку для добывания воды. Грязный марсианский лед плавился и перекачивался через каскад фильтров, где вода очищалась от пыли, составляющей часто до сорока процентов ее объема.