— Кампании Александра были замечательными в своем роде, — продолжал Гроув. — Они поразительным образом сочетали в себе военное искусство, обустройство и обеспечение тыла и целесообразность. Он построил огромный флот здесь, в вавилонской гавани, а затем углубил русло Евфрата по всей его длине, чтобы сделать его судоходным. Его флот курсировал вокруг Африки, периодически приставая к берегу для пополнения припасов. В то же время его отряды уходили из Вавилона на запад и на восток, прокладывали железные дороги, повсюду строили города. Пять лет уходило на то, чтобы застроить новую территорию городами, затем десять лет новых завоеваний, и, в конце концов, он присоединил к своей империи все — от Испании до Индии. Конечно, ресурсы его народа в этих походах истощились…

Эмелин тронула Байсезу за руку:

— Где ваш телефон?

Байсеза вздохнула:

— Мне приказали вернуть его обратно в храм, чтобы Абди смог загрузить в него как можно больше своих астрономических данных. Право, это смешно.

Эмелин нахмурилась.

— Я с трудом улавливаю смысл ваших слов. Самым странным мне кажется ваша очевидная привязанность к этому телефону. Но ведь это всего лишь машина! Предмет!

Капитан Гроув улыбнулся.

— О, в этом нет ничего странного! Множество моих людей просто влюблены в свое оружие.

— А в мое время, — поддержала его Байсеза, — многие машины научились чувствовать. В том числе и мой телефон. В нем есть почти такое же сознание, как у нас, у людей. Поэтому очень трудно оставаться к нему равнодушным.

К ним приблизился Эуменес, величавая фигура, при виде которой испуганные придворные бросились врассыпную. Впрочем, одет он был также ярко и кричаще, как они.

— Вы говорили об астрономии, насколько я слышал, — сказал он. — Надеюсь, что наша астрономия находится на достаточно высоком уровне, чтобы оказаться полезной и для нас. Вавилонские жрецы традиционно занимались астрономией задолго до нашего прихода. А телескопы, спроектированные учеными школы Отик, весьма высокого качества. По крайней мере, мы постарались их такими сделать. Но кто знает, что можно прочесть на небесах, которые, по-видимому, сделаны точно так же, как та земля, по которой мы ходим?

Эмелин сказала:

— В Чикаго тоже есть много астрономов. И телескопов тоже. Они не прекращали работу даже во время Обледенения, то есть я имею в виду, во время Разрыва. Насколько мне известно, наши ученые наблюдали за планетами, которые, как они говорят, очень сильно изменились, по сравнению с тем, чем они были прежде… ну, вы понимаете… до… Огни на Марсе. Города! Я не слишком в курсе всех этих дел. Просто кое-что читала в газетах.

Байсеза и Гроув смотрели на нее с удивлением.

Байсеза заинтересовалась:

— Города на Марсе?

Капитан Гроув восхитился:

— У вас есть газеты?

Тысяченачальник протянул:

— У вас есть… — он подбирал слово, — ученые? Разные ученые в Чикаго?

— О, сколько угодно! — безмятежно ответила Эмелин. — Физики, химики, врачи, философы. Университеты продолжают работать даже после катастрофы. В Нью-Чикаго нынче строят новый кампус, к югу от границы льдов. Так что все смогут работать даже после того, как мы закроем старый город.

Эуменес обратился к Байсезе:

— Сдается мне, что вам надо съездить в этот Чикаго, который на двадцать веков отстоит от времен Александра. Возможно, именно там у вас появится шанс ответить на тот вопрос, который привел вас сюда.

Гроув предупредил:

— Но, чтобы туда добраться, понадобится уйма времени! Месяцы…

— Тем не менее я считаю это крайне необходимым. Транспорт я вам организую.

Эмелин подняла брови.

— У меня такое впечатление, что у нас появится масса времени, чтобы узнать друг друга, Байсеза!

Байсеза была обескуражена неожиданным решением Эуменеса.

— Вы всегда понимали… — твердо начала она. — Вы понимали это лучше всех остальных людей Александра! Вы всегда видели, что ключ к сложившейся ситуации — это Перворожденные, Глаза! Все остальное — империи, войны, — это всего лишь отвлекающий маневр, игрушки!

Он хмыкнул.

— Байсеза, не обладай я понятливостью, я вряд ли продержался бы при дворе Александра. Теперь здесь осталось не так много тех, кого вы можете вспомнить из прежних времен, тридцать лет тому назад. Все исчезли во время чисток.

— И все благодаря вам, — неумолимо уточнила она.

— Разумеется, потому что именно я организовывал эти чистки… Тут раздался рев труб, и все гости громко закричали.

В залу вошел взвод солдат с сариссами в руках. За ними проследовала гротескная фигура в прозрачной тоге, тощая, как палка, и слегка дрожащая. Ярко раскрашенное лицо этого человека кривилось в подобии улыбки. Байсеза вспомнила: это был Багоас, персидский евнух и фаворит Александра.

— Теперь он не столь красив, как прежде, — тихо пояснил Эуменес. — И все-таки он тоже выжил, как и я. — Он поднял свою чашу с вином в насмешливом приветствии.

А затем в зале появился царь собственной персоной. Его окружала группа свирепого вида молодых людей в дорогих малиновых туниках.

Он двигался так, словно был пьян: покачивался и наверняка упал бы, если бы ему вовремя не подставил плечо идущий рядом с ним паж. Одет Александр был в ярко-розовую тунику и головной убор, состоящий из золотого обруча и пары бараньих рогов. Лицо его казалось воспоминанием о былой красоте, которую Байсеза еще застала в свой первый приезд: полные губы, мощный прямой нос, который составлял одну линию с высоким, слегка покатым лбом, черные волосы, локонами падающие на спину. Кожа его, всегда румяная, была покрыта пятнами и шрамами, тяжелый подбородок отвис, фигура заплыла жиром. Такие перемены в облике царя поразили Байсезу.

Придворные в знак почтения все как один бросились на пол. Солдаты и некоторые старшие по рангу чиновники кланялись, выделывая почтительные жесты руками. Маленький паж, который поддержал короля в нужную минуту, оказался неандертальцем. Его лицо блестело от крема, грубые волосы на голове завивались жесткими кольцами. Когда царь прошел мимо Байсезы, она почувствовала сильный запах мочи.

— Вот он, правитель мира! — прошептала ей на ухо Эмелин. Байсезе ее слова показались слишком уж выспренними.

— Таким он стал, — тоже тихо сказал Гроув.

— У Александра не было другого пути, как только заново завоевывать мир, — шепотом сказал Эуменес. — Он считает себя богом, сыном Зевса, перевоплощенного в Аммона. Именно поэтому он носит наряд Аммона и рога. Но он родился человеком и всего лишь достиг божественности с помощью своих завоеваний. После Разрыва все это было сметено и забыто. И чем тогда стал Александр? Разумеется, такого он потерпеть не мог, и поэтому начал все с начала, то есть снова начал завоевывать мир. А что еще ему оставалось делать?