Байсеза сказала:

— Однако по сравнению с тем, что было раньше, все здесь изменилось. Вы говорили, что здесь появились паровозы. Может быть, это начало новой цивилизации? Объединенной империи, управляемой Александром и его потомками, но основанной на достижениях технологии?

Гроув криво усмехнулся.

— Неужели вы не помните доброго старого Редьярда Киплинга, который когда-то говорил то же самое?

— Не думаю, что Александр разделяет ваши «технологические грезы», — сказал Эуменес. — Да и с чего бы ему их разделять? Таких, как мы, гораздо больше, чем вас. Мы в подавляющем большинстве. Так что, скорее всего, именно наши верования в конце концов сформируют этот мир.

— Если верить тому, что написано в исторических книгах, — как обычно, довольно чопорно сказала Эмелин, — то Александр умер в возрасте тридцати с небольшим лет. Конечно, мои слова вряд ли достойны христианки, но, по-моему, будет гораздо лучше, если он умрет и здесь, а не продолжит жить до бесконечности.

— Именно так думал и его сын, — сухо возразил ей Эуменес. — И именно поэтому… О, смотрите! — Он быстро оттолкнул Байсезу к стене.

Мимо них прошел отряд солдат с сариссами. В середине зала возникла какая-то суматоха. Послышались крики, постепенно перешедшие в визг.

И царь упал.

Александр лежал на полу и кричал по-гречески с сильным македонским акцентом. Придворные и стража — все от него отпрянули, словно боялись быть обвиненными в преступлении. Яркое красное пятно расплывалось на его животе. Байсеза даже подумала, что это вино.

Но потом она увидела маленького неандертальского пажа, который с безразличным видом стоял над царем и держал в своей массивной руке нож.

— Именно этого я и боялся больше всего! — прошипел Эуменес. — Наступает годовщина войны с сыном, а вы, Байсеза Датт, и ваш Глаз всех здесь переполошили. Капитан Гроув, уведите женщин отсюда, а затем вывезите их из города, причем как можно быстрее. Иначе они рискуют потерять головы в тех чистках, которые наверняка за этим последуют!

— Понял, — спокойно сказал Гроув. — Дамы, за мной!

Уже выходя из залы, Байсеза оглянулась. Она увидела, что неандертальский мальчик снова поднял свой нож и сделал шаг по направлению к царю. Он двигался очень вяло, словно выполнял обычную и скучную поденную работу. Александр ревел от страха и от гнева, но никто из гвардейцев все еще к нему не приближался. В конце концов, именно Эуменес, верный старый Эуменес, протолкался через толпу и сбил мальчика с ног.

Выйдя на улицу, они увидели, что город ярко освещен факелами. Во всех зданиях мелькали огни. Очевидно, новость о покушении распространялась среди населения очень быстро.

В бледном свете наступающего утра Байсеза, Эмелин, Гроув и Бетсон покинули город, сопровождаемые личной гвардией Эуменеса, которой было приказано неотлучно находиться при путешественниках до самого Гибралтара. Испуганному Абдикадиру тоже был отдан приказ отбыть в Америку вместе с Байсезой.

Итак, всего лишь через двенадцать часов после своего явления из Глаза Байсеза снова была в пути. У нее не было даже возможности взять с собой свой скафандр. Единственная вещь из двадцать первого века, которую она смогла прихватить с собой, был ее телефон и к нему зарядное устройство из скафандра.

К огромному удивлению Байсезы, Эмелин ее успокаивала.

— Не беспокойтесь, — говорила она. — Вот приедем в Чикаго, и я отведу вас на Мичиган-авеню. Мы прогуляемся по магазинам.

Подумать только, по магазинам!

Это путешествие приводило ее в изумление с первого шага.

Вот она оказалась в повозке, запряженной четырьмя обнаженными неандертальцами. Македонский отряд шел возле повозки пешком. Сами так называемые каменные люди оказались собственностью человека по имени Иллициус Блум, который сам себя называл консулом Чикаго в Вавилоне. Это был гнусный изворотливый тип, и Байсеза сразу же прониклась к нему отвращением.

Потом они приехали на конечную станцию железной дороги, в местечко, называемое Навозная Куча. Оно представляло собой странное нагромождение примитивных глинобитных лачуг. Из дыр на крыше этих лачуг поднимался дымок очагов. На конечной станции сходилось множество железнодорожных путей, стояли огромные ангары и возвышались такие же огромные локомотивы.

Вагон, в котором они должны были ехать, оказался грубой крытой платформой с деревянными сиденьями, и Эмелин не преминула тут же сделать несколько колких замечаний относительно того контраста, который они представляли по сравнению с пульмановскими вагонами. Но локомотив был уникальным. Он был похож на громадное животное, развалившееся на путях и извергавшее из себя клубы черного дыма. Бен Бетсон объяснил, что здешние локомотивы работают на нефти, которую доставляют сюда в огромных цистернах. Для Александра нефть из Персии была более доступным сырьем, чем каменный уголь, и Кейси Отик соответствующим образом спроектировал всю систему доставки.

И в этом неприятном поезде Байсезе предстояло ехать до самого Атлантического побережья. Сначала путешественники должны были пересечь Аравию, чтобы добраться до большого локомотивного депо в Иерусалиме. Затем повернуть на юго-запад, пересечь дельту Нила, где царь восстановил старую Александрию. А затем — постоянно ехать вдоль побережья северной Африки, через те земли, которые раньше занимали Египет, Ливия, Танзания и Марокко. Целью их путешествия был порт у Геркулесовых Столбов, где стоял небольшой океанский флот империи.

Иллициус Блум сказал, что лично он будет сопровождать их только до Навозной Кучи. При этом он очень нервничал.

— Такой ночи в Вавилоне я не помню за все последние годы! — сказал он. — Такого не было со времен Войны с сыном! Чертовы греки. Однако кое-что я все-таки успел сделать. Теперь у меня есть связи!

— К тому же, у вас есть сын, — напомнила ему Эмелин.

— А, это не моя забота, — беспечно ответил Блум. — Пусть его мать им и занимается. Нет, я, конечно, к нему привязан. И не дам им забыть, что я всегда здесь, рядом. И вы меня не забывайте, идет?

Гроув тоже здесь с ними расстался: он сел на поезд в Новую Трою. Но предварительно поручил Бену Бетсону сопровождать Байсезу, Эмелин и Абдикадира до Гибралтара.

Когда поезд отошел от станции, Байсезе показалось, что она слышит идущее из локомотива пение.

— Здесь работают машинисты из школы Отик, — пояснил Абдикадир. — Кейси Отик отлично их вымуштровал. Он сказал, что если они хотят выполнять свою работу хорошо, то должны воссылать благодарения богам. Вроде как крестьянин, который отдает богам десятину своего урожая. И поэтому во время работы машинисты молятся, а когда молятся, то работают.

— То есть машинист поезда — это монах, — сделала вывод Байсеза. — О Кейси, что ты наделал?

Бен Бетсон усмехнулся.