К слову, даже на территории Центра Уолтера Рида лаборатория Таубенбергера кажется самым необычным из всех окружающих зданий. Это пятиэтажный серый железобетонный бункер, построенный в разгар «холодной войны» 1950-х годов и проектировавшийся как бомбоубежище. В нем нет ни одного окна, а стены имеют толщину в три фута. Идея заключалась в том, что если разразится атомная война, именно здесь укроются от начавшейся бойни президент и его министры. Военные архитекторы тогда так увлеклись, что предложили в дальнейшем строить подобным образом все правительственные учреждения – мощные стены, полное отсутствие окон. От эстетической катастрофы федеральное правительство спасло тогда только то, что ко времени, когда здание лаборатории Таубенбергера было уже готово, появилась водородная бомба, от которой спастись в нем было невозможно. Так этот корпус и остался уникальным реликтом «холодной войны», а со временем в нем решили разместить военные лаборатории и офисы ученых.

Институт патологии делит помещение с музеем патологии, вечно пустующим заведением, которое до недавнего времени было одним из последних уцелевших музеев старого образца, где не устраивали интерактивных экспозиций и не привлекали экзотическими выставками в стремлении хоть чем-то заманить публику. Вместо этого вас приглашали взглянуть на множество пыльных банок с такими, например, раритетами, как огромный ком слипшихся волос, извлеченный из внутренностей одиннадцатилетней девочки, которая обожала все время жевать концы своих локонов. Здесь же стояли заспиртованные уродцы-зародыши, как и целая огромная нога жертвы «слоновой болезни» во внушительном прозрачном чане, и набор окаменевших легких из эпохи, когда свирепствовал полиомиелит. Чего музею всегда не хватало, так это посетителей, а потому больше двадцати лет назад его выселили из самого центра Вашингтона, где он соседствовал с другими крупными музеями федерального значения, и его место заняла постоянная выставка современного искусства Хиршхорна. Ныне большинство туристов, которые гуляют вдоль длинных зеленых лужаек столичной Молл и порой заглядывают в один из многочисленных музеев, никогда даже не слышали о Национальном музее здравоохранения и медицины, а те, кто слышал, едва ли потащатся в такую даль, чтобы посетить его. И хотя в музее провели модернизацию, осовременили, оснастили все-таки интерактивным оборудованием и даже открыли зал, специально посвященный актуальной тематике СПИДа, само по себе местоположение определяет его нынешнюю печальную участь.

Любой, кто захочет нанести визит Таубенбергеру в институте, должен записаться в книге регистрации у охранника, сидящего за серым металлическим столом в невзрачном вестибюле. Таубенбергер (у которого нет секретаря) сам спустится, чтобы проводить гостя в свой тесный кабинет на третьем этаже, где пол покрыт линялым, в пятнах, синим ковром, а мебель только стараниями хозяина пока избежала отправки на свалку старых столов и кресел. Здесь каждый плоский участок поверхности занят высокими кипами документов и вырезок из научных журналов, а любая вертикальная поверхность залеплена желтыми самоклеющимися листками, на которых Таубенбергер неустанно делает торопливые заметки и пишет памятки для себя самого.

Полученное Таубенбергером образование было таким же неординарным, как и занимаемая им должность. Обычно молодые ученые стремятся изо всех сил сразу встать на кратчайшую и самую быструю дорогу, ведущую к успеху. Для начала надо попасть в лучший университет из тех, которые согласятся вас принять, затем перебраться в лучшую аспирантуру, где найдется для вас местечко. Далее, если у вас есть такая возможность, необходимо закончить докторантуру в какой-нибудь престижной лаборатории. Потом предстоит новый переезд куда-нибудь на временную должность младшего преподавателя факультета, где вы будете из кожи вон лезть, чтобы хоть как-то выделиться из общей массы, совершить нечто выдающееся, что откроет для вас кресло штатного профессора, хотя скорее всего уже в другом университете. И все это время вы стараетесь публиковаться, публиковаться и еще раз публиковаться. Вы посещаете любые мероприятия, где можно рассказать о своей работе. Вы крутитесь около научных знаменитостей в надежде быть замеченным. Словом, это довольно-таки тернистый путь без всякой гарантии, что вам удастся осилить его до конца. И для Таубенбергера он был изначально неприемлем. Он избрал другой маршрут.

Родился он в 1961 году в Германии, став третьим сыном кадрового армейского офицера. Его отец участвовал в создании одного из первых транзисторных компьютеров, «портативной» установки, которую можно было перевозить всего на пяти грузовиках. Но для своего времени (а шел 1956 год) это стало настоящей революцией в вычислительной технике. «Мой отец стал компьютерщиком в эпоху, когда изобретением века еще считали пылесос», – с гордостью рассказывал Таубенбергер.

Его семья жила сначала в Европе, откуда перебралась в Калифорнию, но в итоге окончательно обосновалась в округе Фэрфакс в штате Виргиния, куда уже подбирались пригороды Вашингтона, когда отец Джеффри получил работу в Пентагоне. Еще в пятилетнем возрасте Джеффри Таубенбергер знал, что хочет стать ученым. Под вопросом оставалась лишь отрасль знаний, на ниве которой он хотел бы трудиться. Сначала ему нравилась атомная физика, потом химия, но остановился он на биологии. «Жизнь так многообразна в своих проявлениях, и я понял, что это будет круто», – объяснял он этот выбор в своей обычной манере, лишенной всяких рефлексий.

Однако общественные школы в Фэрфаксе не нравились Таубенбергеру-младшему. Там мало что могли предложить тянувшемуся к знаниям мальчику, у которого вдобавок были еще и не совсем обычные увлечения – классическая музыка и музыкальная композиция, – которые, естественно, не входили в программу обучения. Темп прохождения предметов казался ему слишком замедленным, учеба давалась чересчур легко, и юный Таубенбергер, постоянно нывший, что «занятия в школе не требуют никаких умственных усилий», не снискал симпатий ни у преподавателей, ни у одноклассников, которые считали лучшими развлечениями рок-музыку и посещение футбольных матчей.

Но он нашел выход из положения. Выяснилось, что он может покинуть среднюю школу досрочно, не доучившись последний год, и сразу попасть в колледж, если запишется в специальную программу Университета Джорджа Мейсона в Фэрфаксе. Это было рядом с домом, так что никуда не приходилось переезжать и искать деньги на оплату места в общежитии. И Таубенбергеру представлялся, таким образом, шанс приступить к учебе, которая могла поначалу даже оказаться для него трудной. Так получилось, что уже в пятнадцатилетнем возрасте он стал первокурсником колледжа. Тем же летом он нашел работу в Национальном институте здравоохранения, занимаясь вирусами в опухолях молочных желез мышей, которые, по всей вероятности, служили причиной развития у самок случаев рака груди. Шел 1977 год, а в то время многие ученые искали ключ к раку у людей в вирусах (позднее было доказано, что они не играют заметной роли в наиболее распространенных видах человеческого рака, как тот же рак груди у женщин, хотя становятся одним из факторов при раке шейки матки или саркоме Капоши). Тогда над этой темой трудились лучшие умы, и Таубенбергер сразу погрузился в суть одной из наиболее важных и актуальных проблем биологии. Это так его заинтересовало, что он остался на неполный рабочий день уже после того, как осенью начались занятия.