Наконец Евфимий случайно встречает некоего странствующего старца по имени Иоанн, который, будучи старовером, с молодых лет проживал «в укрывательстве и посему не быв записан ни в которой ревизии». Эта судьбоносная встреча натолкнула Евфимия на мысль о странничестве. «С ним Евфимий имел частое сношение, беседуя о своем сумлении и желая от него себя совершити; он был ему советником во всех разглагольствиях». В 1784 году под влиянием Иоанна Евфимий решил, что никто, связанный с антихристом, не должен участвовать в крещении или перекрещивании. Евфимий обращается к старцу Иоанну с настоятельной просьбой крестить его. Однако Иоанн отклоняет эту просьбу и советует Евфимию «самому себя крестить». В результате в 1772 году тот крестил сам себя «в странство» с именем Евфимий, положив тем самым начало новому старообрядческому согласию — «странствующей церкви».

После своего нового крещения Евфимий направился в Ярославль. В ярославских пределах находились непроходимые Пошехонские леса, удобные для скрытия. К этому времени учение Евфимия уже окончательно определилось.

Обосновавшись в Ярославской губернии, Евфимий выступил с резкими обличениями филипповцев, написал «разглагольствие» под заглавием «О настоящем в древнецерковном исповедании несогласии с Антихристовыми жрецами» (1784), в котором писал: «Те из христиан укрывающиеся за нечестивыми жрецами, или за никонианскими попами, кому востребуется нужда куды проехать, для проезду, дабы не задержанным быть, яко беглым, первее приходят к ту сущим вкупе живущим нечестивым и кланяяся просят, во еже бы дали им отпускное письмо для взятия печатнаго паспорта, таже приходят к сельскому попу, яко к своему духовному отцу и кланяяся просят его руку приложите, от него приходят в государев приказный дом, вручают паспорт обывателем ту сущим, имущим образ некоего зверя и даются им печатныя паспорты не просто, но вся уды их описав, и тако вземше сия не осудишася ли христиане за сравнение с злочестивыми?..»[135]

Далее в своём сочинении Евфимий критиковал другие беспоповские согласия, в той или иной мере пошедшие на компромисс с миром: федосеевцев — за нерасторжение «еретических и поганских браков» и отметание «иноческаго обряда», новопоморцев — за принятие молитвы за «иноверныя власти», новожёнов — за принятие церковного брака, филипповцев — за признание странствующего согласия еретичеством. «В настоящие последния дни сея антихристовы прелести кий путь спасительный сущим в вере прообразовася? Пространный ли, еже о доме, о жене, о чадах, о торгах и стяжаниях попечение имети, или же тесный, нуждный и прискорбный, еже не имети града, ни села, ни дому?»[136]По-своему переосмысливая призыв Феодосия Васильева — «побегайте и скрывайтеся за имя Исус Христово», Евфимий пишет в одном из посланий к московским старцам: «Достоит таитися и бегати».

Начав скрываться в Пошехонских лесах, Евфимий вскоре нашёл и первых последователей своего учения. Это были Павел Васильев, уже известная нам спутница Евфимия Ирина Фёдорова, дочь ярославского мещанина Екатерина Андреевна Душина, Егор Егоров с двумя малолетними дочерьми, старик-федосеевец Павел из Петербурга, пристанодержатель Пётр Федоров. Им покровительствовала купчиха из Ярославля Матрёна Фёдоровна Пастухова.

Однако через некоторое время властями был пойман и сослан в Сибирь последователь Евфимия Павел, и пошехонские странники вынуждены были уйти в Костромскую губернию, в Галичские леса, где построили общую келью. Здесь они пробыли всего два года, после чего перебрались в деревню Малышево, а потом снова вернулись в Ярославль.

Под Ярославлем Евфимий и скончался 20 июля 1792 года и был погребён по странническому обряду в Ямском лесу. Странники свято хранили память об иноке Евфимии и каждый год в день его смерти служили ему панихиду. Из его сочинений наибольшим почитанием в страннической среде пользовался «Цветник десятословный», который последователи Евфимия многократно переписывали от руки. В «Цветнике» содержалось обличение «вин» и «пороков» «старообрядцев» — так Евфимий называл всех тех последователей Древлеправославия, которые так или иначе шли на компромисс с властями и записывались в «раскол». Самих же себя странники предпочитали называть «истинно православными християнами странствующими».

Дело Евфимия продолжила его бывшая спутница Ирина Фёдорова, после смерти старца переселившаяся из Ярославля в село Сопелки, находящееся на правом берегу Волги, в 15 верстах от Ярославля, при ручье Великоречке. С тех пор Сопелки стали самой настоящей столицей страннического согласия, которое по этой причине иногда называлось «сопелковским».

Постепенно согласие распространилось и на другие губернии Российской империи — целая сеть тайных моленных и пристанищ для странников широко раскинулась по всей стране. Однако основным ядром страннического согласия продолжала оставаться Ярославская губерния. По сообщению откомандированного сюда для специального расследования чиновника Министерства внутренних дел (в 1850-е годы), «целая половина губернии тайно или явно принадлежала расколу»[137]. Особенностью населения Ярославской губернии было то, что значительная часть мужского населения на достаточно продолжительное время удалялась в большие города на заработки, в то время как на долю женщин в основном оставались все полевые работы. То есть страннический, скитальческий образ жизни вообще был весьма распространён среди ярославцев. С другой стороны, в губернии находилось множество так называемых келий и келейниц, которые по старому обряду совершали у себя и по домам богослужение, пели, читали, учили грамоте и воспитывали своих будущих преемниц. Число их было весьма велико. В одном только Романово-Борисоглебском уезде (не считая самого города) в 1853 году проживало 2374 келейницы. В одной Шагати (вотчине ярославского Демидовского лицея) было до 84 келий!

Долгое время (более полувека!) странническое согласие пребывало не замеченным официальными властями. Ярославские староверы жили «под скрытием» (отсюда другое название этого согласия — скрытники). Местное духовенство, которому вменялось в обязанность сообщать в вышестоящие инстанции о наличии «раскольников» в приходе, по ряду причин скрывало истинный масштаб распространения странничества. С одной стороны, новообрядческие священники боялись попасть в разряд слабых и неспособных бороться с «расколом» и тем самым навлечь на себя подозрения в нерадении о пастве. С другой стороны, они не хотели отказываться от той обильной «духовной подати», которая щедро лилась в их карманы из рук «раскольщиков» за то, что не бывших у исповеди они записывали бывшими и позволяли странникам погребать своих единоверцев по старым обрядам.

Лишь в 1830-е годы начали появляться первые, пока ещё весьма неопределённые сведения о новом согласии, а в начале 1850-х годов согласие было открыто властями. Произошло это случайным образом. В Пошехонских лесах объявилась шайка беглых солдат, занимавшихся разбоем и разорявших окрестные деревни. Было учреждено следствие, возглавленное графом Стенбоком. В результате следствия были открыты тайные моленные скрытников и тайники, где скрывались представители этого согласия. Одновременно стали известны и некоторые особенности вероучения странников, или скрытников.