В Калифорнии Бейкер присоединился к «бдительным», самозваным защитникам правопорядка, вершившим на пограничье жестокий суд, и занялся бизнесом: он находился на Восточном побережье, когда разразилась война. Он быстро явился исполнить свой долг. «Здравое суждение и благоразумие, — сказал ему старый генерал Скотт. — Удачи в Диксиленде, юноша».

УИНФИЛД скотт славился запоздалостью своих решений и некомпетентностью, поэтому удивительно, что он использовал такое свежее словечко, как «дикси». «Всякому, чьим единственным желанием является разбогатеть и прожить короткую, но веселую жизнь, я без колебаний рекомендовал бы Новый Орлеан», — писал Фирон в 1819 году. Товары со всего американского запада сплавлялось вниз по Миссисипи в Новый Орлеан, и деньги просачивались через этот город, кружа вокруг домов в старом французском квартале, словно декоративное литье; текли, будто патока, испаряясь на полуденном зное. В 1816 году один француз обнаружил город «наводненным столь грязными и отвратительными бумажными банкнотами, что едва можно было преодолеть брезгливость, чтобы взять их в руки. Изображение было едва различимо на купюрах в один, два или четыре эскалина. а их ветхость была такова, что их приходилось сшивать из трех или четырех кусков. Считать эти жалкие обрывки за деньги частенько казалось дурной шуткой». Он винил в появлении здесь бумажных денег американцев, «которые выстроили несколько убогих красных домов с окнами, словно гильотины».

Американцы с их убогими красными домами привели здесь все в движение. В 1833 году они основали «Ситизен Бэнк оф Луизиана» — «Ля Банк де Ситуайен де ля Луизьен». Он эмитировал банкноты достоинством до тысячи долларов, курс которых был неизменен вверх по Миссисипи до самого Питтсбурга и вниз по реке, в Сен-Поле и Сент-Луисе, вплоть до самого залива. Менялы ничего не могли состричь с банкнот «Ситизен Бэнк». Капитаны пароходов, которые в избытке сталкивались с непредвиденными обстоятельствами на неспешно бегущей реке, ценили их так же высоко, как и золото. Эти банкноты было легко отличить от остальных благодаря надписям на двух языках; даже неграмотный матрос с парохода мог сказать, каково их происхождение. Самыми популярными среди людей на реке и путешественников были десятидолларовые купюры, поскольку их легко разменять и с них оставалось чем оплатить проезд. Они были известны благодаря французской надписи «десять» на лицевой стороне — «Dix». Людям нравилось слово «Dix», как оно выглядело и как они его на американский манер произносили: «Дикс». Десятидолларовую банкноту так и называли, а моряки речных судов на Севере говорили, что плывут «на юг за дикеи». или в Диксиленд.

Слово «дикси» впервые было записано в 1859 году северянином, проведшим счастливое лето в Новом Орлеане. Письменное упоминание звучало следующим образом: «Как бы мне хотелось оказаться в краю дикси». Словечко впервые прозвучало со сцены Меканикс-холла в Нью-Йорке, и уже через год жители Нового Орлеана с энтузиазмом его подхватили. Генералу Конфедерации Альберту Пайку оставалось слегка изменить слова, превратив их в боевой гимн и походную песню.

Здесь то и оказался в президентской резиденции Бейкер, черпая верные ответы в болтовне Брока, которую он умело поддерживал. Обман удался на славу: Брок подтвердил их знакомство, и Джефферсон Дэвис отпустил его. Но не успел он оказаться на улице, как ему на плечо опустилась ладонь. «Ба! Бейкер!» — раздалось восклицание. Громом пораженный, он повернулся и увидел перед собой человека, которого не забыл бы никогда: отца ребенка, которого он спас на пароме двенадцать лет назад. Но это был неподходящий момент для радостного воссоединения. Бейкер оборвал разговор, сказав, что его собеседник принял его за кого-то другого, и, оставив того в замешательстве на мостовой, благополучно скрылся.

Он шел пешком. У него был пропуск до Фредериксбурга, откуда оставалось сто миль до Потомака и безопасности. Он два раза избежал ареста, но остался без провизии. Голод и необходимость раздобыть лодку привели его к палатке на берегу протоки, по которой можно было выйти в основное русло реки. Зажатому между двумя настороженными хозяевами палатки, голландцами, ему пришлось прождать почти всю ночь, чтобы улучить удобный момент для побега. На рассвете он решил попытать счастья: скользнул к лодке и оттолкнул ее от берега.

Плюх!

Лафайет Бейкер не был сквернословом и бормотал молитву. Держа в правой руке револьвер, левой он управлялся одним ветхим веслом. Двигался так медленно, что едва вышел из-под полога нависших над протокой деревьев, когда на берег, подняв страшный шум, выбежали его захватчики.

— Ферни насад лотка!

Один из них поднял дробовик, и Лафайет Бейкер, вскинув правую руку с револьвером, тут же заставил его упасть бездыханным. Его товарищ пустился наутек, оглашая воздух призывами о помощи. Бейкер налег на свое единственное весло и только начал потихоньку выходить из заводи, когда среди деревьев появился отряд солдат и открыл по нему огонь. Пули звонко шлепали по воде и расщепляли борта лодки, но течение увлекло его вниз по реке, прочь от южного берега. Река здесь достигает четырех миль в ширину. Порыв ветра сбил с Бейкера шляпу и сорвал плащ со скамьи, но Лафайет не переставал грести в течение двух с половиной часов, пока киль лодки не заскрежетал о песок на другой стороне реки. Обессилев как никогда прежде в своей жизни, он бросился на траву. Лодка плыла следом за шляпой и плащом.

На протяжении последующих трех лет Бейкер развивал свои детективные способности. Эта война была не чище любой другой гражданской войны, и, по мере того как она продолжала кипеть, он снимал пену: действуя тайно, иногда под прикрытием, втираясь в доверие, назначая тайные встречи, собирая слухи и доводя дело до конца. Он мог вычислить дезертира, лишь бросив взгляд на его руки; научился распознавать все признаки вины и ее проявления: дерзость, ярость, возмущение или изумление. Бейкер шел по следу сепаратизма и измены, как если бы они были обозначены на карте.

В его руках была власть. В начале войны Линкольн дал Госдепартаменту разрешение «арестовывать и удерживать под стражей в обход традиционной правовой процедуры тех, кто мог представлять опасность для общественной безопасности». Военное ведомство отдало под начало Бейкера новую национальную сыскную полицию. Действие закона о неприкосновенности личности было приостановлено. Дух Конституции оказался попран ради безопасности Союза.

В Вашингтоне времен Гражданской войны хватало дурных мест — от лагеря для выздоравливающих с его симулирующими болезни нищими и гангстерами до баров в трущобах и от разносивших сифилис отвратительных лачуг до шикарных борделей, на которые Лафайет Бейкер, ныне в звании полковника, регулярно совершал налеты — отчасти ради зрелища прыгающих голыми в окна сенаторов и генералов. Хватало и мест для низменных развлечений. Лучшее среди них было в Кентербери, где появился первый огромный безымянный американский отель, где легко давали комнату без лишних расспросов. А еще было, как весело шутили, министерство финансов.

К осени 1863 года даже миссис Кларк говорила своему мужу, что здание министерства финансов пользуется дурной славой. Газеты начали делать в отношении министерства лукавые намеки. Министр Чейз самым деликатным образом, как мог. адресовал свои вопросы Кларку, но тот упорно держался той версии событий, которую изложил жене. Сплетни заставляли Сэлмона П. Чейза чувствовать себя посмешищем. Если Кларк сказал, что все пристойно и честно, так оно и было. Разумеется, Чейз верил ему, но хотел получить небольшие доказательства.