27 ноября состоялся пленум ЦК НДПА, ознаменовавший собой окончательный разгром внутрипартийной оппозиции. На следующий день газета «Кабул Таймс» поместила информационное сообщение об этом событии. В нем содержался уже привычный набор идеологических заклинаний: «пленум является великим историческим шагом в развитии рабочего движения», «пленум продемонстрировал верность НДПА пролетарскому интернационализму и защите всеобщего мира», «пленум стал выражением блестящего руководства партией и народом товарищем Н.М. Тараки».

Был обсужден и одобрен Декрет № 8 Ревсовета ДРА «О земельной реформе». Но самое главное — то, ради чего затевалось это собрание — заключалось в другом. Ноябрьский пленум знаменовал собой окончательный разгром парчамистов. Семь членов ЦК и два члена Революционного совета (Бабрак Кармаль, Нур Ахмад Нур, Кештманд, Анахита Ратебзад, Барь-ялай, Вакиль, Наджиб, Кадыр, Рафи) «за участие в предательском заговоре против Великой Апрельской революции, против Демократической Республики Афганистан и против нашей славной партии исключены из НДПА». Еще четыре члена ЦК подверглись более мягкому наказанию: их перевели в кандидаты в члены партии «с тем, чтобы они могли перевоспитаться на основе критики и самокритики».

Газеты также опубликовали речь товарища Тараки. Центральное место в ней было уделено как раз исключенным из партии «заговорщикам». Подобно Сталину, громившему когда-то оппозиционеров как «наймитов и агентов империализма», Тараки прибег все к тем же испытанным приемам. «Империализм, — сказал он, — организовал заговор против Апрельской революции, и империалистические круги в Кабуле установили контакты со своими агентами. Органы безопасности получили об этом информацию, которая указывала на то, что в заговоре приняли участие и наши товарищи под руководством Бабрака Кармаля, Кадыра и других. Для того чтобы прояснить ситуацию и раскрыть роль империалистических кругов, а также, имея в виду, что заговорщики находятся под контролем, было сочтено целесообразным назначить послами: Б. Кармаля — в Прагу, Н.А Нура — в Вашингтон, Вакиля — в Лондон, Анахиту — в Белград, Наджиба — в Тегеран, Барья-лая — в Пакистан.

После ареста Кадыра, Мир Али Акбара и Шахпура в наши руки попало много документов. В дополнение к вышеназванным лицам была доказана причастность к заговорщикам Султана Али Кештманда и Рафи. Было дано распоряжении о возвращении послов на родину, но они не только не вернулись, но и разграбили посольские кассы».

Понятно, что, как и в СССР в 30-е и 50-е годы, сообщение о раскрытом заговоре было встречено участниками пленума бурными аплодисментами, с мест раздавались призывы подвергнуть отступников самому суровому наказанию

* * *

Известно, что всякая революция пожирает своих детей. Апрельская революция в этом смысле была прямо-таки классической. Совершив военный переворот, афганские революционеры первым делом покончили со всеми видными сторонниками прежнего режима, а заодно под шумок свели счеты с теми, кто ходил у них в личных врагах. Затем взялись за оппозицию в собственных рядах. Дальше — больше. Почувствовав вкус к массовым репрессиям, опьяненные запахом крови и собственной безнаказанностью, новые хозяева страны стали пускать в расход всех, кто хоть в малой степени внушал подозрение. И даже тех, кто не внушал, а просто попал под горячую руку.

Расстреливали крупных землевладельцев, торговцев, банкиров, предпринимателей — потому что они стояли на «классово чуждых позициях».

Убивали религиозных авторитетов — потому что отныне государству было не по пути с религией.

Расправлялись с интеллигенцией — просто так, на всякий случай.

Устраивали массовые казни крестьян — это был ненадежный элемент, в любой момент крестьяне могли переметнуться на сторону контрреволюции.

Бомбили с самолетов районы традиционного расселения пуштунских племен. Артиллерийским огнем стирали с лица земли кишлаки. Бросали карательные экспедиции туда, где по данным разведки были замечены пока еще малочисленные отряды ихванов.

А когда наши советники пытались остановить эту вакханалию ничем неоправданного зверства, им говорили: «Вспомните свою Великую Октябрьскую революцию. Вспомните о том, как в годы Гражданской войны и в последующие десятилетия вы самым беспощадным, самым жестоким образом искоренили всех реальных и потенциальных врагов, обеспечив гарантии для строительства социализма». «Но ведь мы осудили свои репрессии, признали свои ошибки», — пытались спорить советники. Их не слышали. Афганские руководители разного уровня словно соревновались друг с другом: кто больше истребит собственных граждан. А «сверху» их подбадривали: так держать!

Советник по борьбе с бандитизмом и уголовной преступностью при МВД ДРА полковник Клюшников как-то появился в совпосольстве до крайности возбужденным. Встретив начальника представительства КГБ Богданова, он рассказал ему такую историю.

Недавно в центр провинции Пактия, на юге страны, приехали молодые активисты НДПА Они собрали на площади таких же ребят, рассказали им о революции, раздали значки с изображением Тараки, пригласили вступать в организованную здесь партячейку. Местная молодежь с интересом слушала приезжих и с удивлением пялилась на кабульских девушек, не носивших чадры. Кое-кто, получив значки, нацепил их на свои рубашки. Однако сразу после отъезда столичных гостей эти «отступники» были прилюдно наказаны: исламские фанатики просто растерзали семь молодых людей. Амин приказал доставить всех причастных к убийству в Кабул. Солдаты провели облаву и арестовали около ста человек, не особенно разбирая, кто действительно был виноват, а кто просто находился неподалеку.

Поздно вечером домой к Клюшникову явился один из руководителей царандоя: «Там у нас в МВД собираются судить сразу сто человек. Хорошо, чтобы вы приехали». Когда полковник вошел в вестибюль, его глазам предстала такая картина: прямо на полу на корточках сидят десятки бедно одетых людей, а в стороне в кресле над ними возвышается начальник царандоя майор Тарун. Его заместитель протиснулся к Клюшникову: «Вот, все они — бандиты и заслуживают смерти». Полковник посоветовал с каждым из задержанных разобраться отдельно: допросить, снять показания, выяснить степень вины. И ни в коем случае не спешить с приговорами. Царандоевцы начали вести дознание — прямо здесь в вестибюле. Вопрос — ответ, взмах рукой — садись. А советник ушел к себе в кабинет. Через некоторое время он слышит звук автобусных моторов. Выглянул в окно и видит, как последних задержанных прикладами загоняют в автобусы.

На рассвете к советнику пришел тот самый заместитель начальника царандоя, а с ним еще два сотрудника. Растерянные, бледные. Достали водку, дрожащими руками разлили ее по стаканам. Говорят: расстреляли всех. Допросили (как — это Клюшников видел), тут же без суда приговорили к смерти и тут же привели приговор в исполнение.

Богданов, выслушав коллегу, не удивился его рассказу, а в свою очередь поведал ему другую историю. Приходя по утрам в службу безопасности, он нередко заставал Асадуллу Сарва-ри невыспавшимся, уставшим, со следами грязи на ботинках и одежде. Постепенно выяснилось, в чем дело. Оказывается, начальник АГСА почти каждую ночь лично участвовал в массовых расстрелах на полигоне в окрестностях Кабула. Через какое-то время Сарвари даже не стал скрывать это от представителей КГБ. Только посмеивался: «Сегодня еще сотню предателей “отправили в Пакистан”». Так у них на жаргоне назывались расстрелы.