Резидентура КГБ в Пакистане и источники АГСА в Пешаваре информировали о том, что действия афганских партизан пытается координировать пакистанская военная разведка ISI. Интерес к исламской вооруженной оппозиции стали проявлять Саудовская Аравия, Египет и Израиль. Но, конечно же, самая большая опасность исходила от Соединенных Штатов, от «главного противника», как в документах ПГУ того времени именовали эту страну. Поэтому и резидентуре, и представительству КГБ было приказано не спускать глаз с американцев.

В апреле 1978 года в Кабул был направлен сотрудник разведки Владимир Шувалов, который специализировался по американцам. Он блестяще знал английский язык, успел поучиться в одном из заокеанских университетов. Еще раньше усилия его коллег увенчались тем, что в посольство США имплантировали «уши» нашей резидентуры. Шувалову пришлось начинать с того, чтобы долгими часами перекладывать на бумагу записанные тайными микрофонами разговоры американских дипломатов. Впрочем, ничего особенно интересного из этих разговоров выудить не удавалось.

В то время ЦРУ в Кабуле было представлено несколькими оперативниками во главе с Турко, прикрытым должностью советника посольства. Сама миссия насчитывала около двадцати дипломатов и с полсотни технических сотрудников. И разведчики, и «чистые» вели себя достаточно осмотрительно.

Когда в конце 1978 года к американскому послу Дабсу приехала жена, то Пузанов, будучи дуайеном дипкорпуса, устроил по этому поводу обед. Уже за кофе Богданов поинтересовался у одного из приглашенных на обед американцев: какие интересы Штаты преследуют в Афганистане? «Да никакие», — простодушно ответил тот.

* * *

В телеграммах из Кабула от посла и представителей разведки Амин теперь упоминался гораздо чаще, чем Тараки, который, формально оставаясь главой партии и государства, фактически ежедневно уступал своему «любимому ученику» одну позицию за другой. Причем обычно это происходило как бы по инициативе самого Тараки, который, наделяя Амина все новыми властными полномочиями, твердил окружающим: «Он справится. Только на него вся надежда». С одной стороны, в этом была определенная доля правды: Амин, действительно, мог работать сутками напролет и даже, случалось, оставался на ночлег в своем кабинете. Но с другой, все обстояло совсем не так просто. Тараки вовсе не по своей доброй воле возвышал соратника, он давно уже стал игрушкой в его руках. Амин искусно манипулировал «учителем», подвигая его к выгодным для себя решениям.

В Москве многим становилось ясно, что очень скоро им в Афганистане придется иметь дело с новым руководителем. Этот человек в своем стремлении к власти не остановится ни перед чем.

Воспользовавшись очередным приездом в Центр Богданова, начальник разведки пригласил его к себе. Крючков был по обыкновению деловит и сух.

— Что у нас есть по Амину? — сразу, едва тот успел войти, спросил он у Леонида Павловича.

Тот раскрыл принесенные с собой документы. Стал читать:

— Хафизулла Амин. Родился в 1929 году в уезде Пагман в семье мелкого служащего. Выходец из небольшого пуштунского племени хароти. Рано потерял отца и воспитывался старшим братом. Окончил педагогическое училище и общенаучный факультет Кабульского университета по специальности «физика и математика». Работал преподавателем и заместителем директора педучилища, а впоследствии — директором столичного лицея «Ибн Сина».

Как видите, Владимир Александрович, ничего особенного на том отрезке за ним не замечалось. Единственно, что может нас заинтересовать, так это следующий факт: в мужском лицее, которым руководил Амин, обучались исключительно пуштуны. И по тем данным, которыми мы располагаем, уже тогда Амин отличался ярым пуштунским национализмом.

Крючков еле заметно кивнул.

— В 1957 году наш клиент выехал на учебу в США. Учился он — и я прошу обратить на это особое внимание — в Колумбийском университете. Да, в том самом, который всегда плотно опекали американские спецслужбы. Для ЦРУ это питомник, где они присматриваются к способным иностранным студентам, берут их на заметку и выращивают будущих «агентов влияния».

— Я знаю, — нетерпеливо бросил Крючков. — Продолжайте.

— В Штатах Амин получил диплом магистра. Был активным членом афганского землячества — я обращаю ваше внимание и на этот факт. Вряд ли наши американские коллеги могли упустить из своего поля зрения такого человека, это не в их правилах. Прямых доказательств сотрудничества Амина с ФБР или ЦРУ у нас нет. Но если покопаться, подключить наши возможности в Штатах…

Глаза Крючкова за толстыми стеклами очков оживились. Начальник разведки поднялся со своего места, обошел стол, прошелся по кабинету.

Владимира Александровича эта информация явно заинтересовала. Амина, как министра иностранных дел и первого вице-премьера, принимали Андропов и другие советские вожди, сам Крючков, будучи в Кабуле, выражал ему свое почтение. Амин был официально признан главным героем Апрельской революции, ее вдохновителем и организатором. В разговорах с нашими руководителями он бесконечно клялся в верности идеалам социализма, обильно ссылался на Ленина, говорил о себе как о преданном друге Советского Союза. А тут такие дела.

— Возможно, грехи молодости, — как бы про себя произнес, глядя в окно, Крючков. — С кем не бывает. Но вы продолжайте.

Богданов понял, что не надо настаивать на шпионском следе. Дело и вправду мутное, доказательств нет. Лучше придерживаться неопровержимых фактов.

— После своего возвращения Амин преподавал в Кабульском университете, а затем опять занял должность директора лицея «Ибн Сина». Тогда же сблизился с Тараки. По нашим данным, их знакомство состоялось значительно раньше: еще в 50-е годы они встречались в рамках созданного Даудом «Национального пуштунского клуба». Затем Амин был назначен заведующим отделом педагогических кадров министерства просвещения, а в 1962 году он снова едет в Штаты для учебы в докторантуре все того же Колумбийского университета. С науками у него в тот раз не очень ладилось, докторскую степень Амин так и не получил, но зато он преуспел в общественной деятельности и стал руководителем землячества афганских студентов.

— Что вы подразумеваете под «общественной деятельностью»? — спросил, не поворачиваясь от окна, Крючков.

— Прежде всего, организацию разного рода акций в поддержку идеи «Великого Пуштунистана». Имеется в виду доктрина Мохаммада Дауда на объединение пуштунов, живущих по обе стороны так называемой «линии Дюранда». Видимо, именно тогда Амин почувствовал вкус к политической работе. У него это явно получалось, умел он повести за собой массы.

В 1965 году он вернулся в Кабул. По его собственной версии, изложенной в официальной биографии, его выслали из Штатов «по политическим мотивам», якобы за организацию массовой демонстрации в поддержку палестинцев. Тогда же он был принят в члены только что образованной Народно-демократической партии и попытался баллотироваться в парламент, но потерпел неудачу. Поступил на работу преподавателем женского лицея, а затем стал чиновником управления начального образования Минпроса. Летом 1966 года по предложению Тараки его сделали кандидатом в члены центрального комитета, а после раскола партии на две фракции Амин стал членом ЦК у халькистов. В 1968-м пленум фракции «хальк» принял решение вывести его из состава ЦК, цитирую — за «фашистские черты в характере и шовинистические взгляды». Однако через год Тараки настоял на том, чтобы Амин был прощен.