она тебе нравится. Она пишет так точно, почти до боли. Как будто ты наедине с фактами, на которые не можешь закрыть глаза.

Я: Да, вот именно! Она суровая, но в хорошем смысле.

Лен: Кажется, меня тянет к этому типу женщин.

О любимой группе Лена.

Лен: Они из приморского городка в получасе езды отсюда. Я впервые узнал о них от Луиса.

Я: Погоди, значит, Луис разбирается в хорошей музыке?

Лен: Не надо тут наезжать на моего другана Луиса! Его молодой человек играет в группе, так что он в теме.

Я: Ладно, но какая у них музыка?

Лен: Представь себе обдолбанных серферов, ночами играющих в группе с бэк-вокалом. Но тексты у них такие, что всю душу вынимают.

Для меня это так ново: обнаружить, что самая красноречивая фраза в разговоре может исходить не от меня, а от собеседника, – даже голова кружится. Надев наушники, я ложусь и слушаю треки по всем ссылкам, которые кинул мне Лен, ищу частички его души между нот каждой песни.

Я: Ну ладно, они довольно крутые.

Лен: Ага, но вживую их слушать даже круче. Если хочешь, можем съездить.

Не успеваю я задуматься, было ли это приглашением на свидание, и если да, то как на него ответить, как мама зовет меня в гостиную.

– Элайза! Можешь отправить папино резюме моей подруге Siu на электронную почту?

Тон у нее такой, что я решаю пока прервать разговор с Леном.

Я мигом, мама хочет, чтобы я помогла папе с резюме.

Я хватаю ноутбук и строчу электронное письмо, да так быстро, что чуть не забываю прикрепить резюме. Потом приходит новое сообщение от Лена с уведомлением, которое для меня теперь стало звуком радости, и на экране компьютера появляется надпись:

Ну и как у него дела с работой?

Я колеблюсь, прежде чем ответить, и мое блаженство слегка меркнет.

Не знаю. Похоже, что не фонтан. Мама явно вся на нервах.

Впервые за весь вечер я замечаю приглушенные звуки разговора родителей дальше по коридору. Я ссутуливаюсь на стуле.

Я тоже вроде как волнуюсь.

Значок «…» удивительно успокаивает.

Я могу чем-то помочь?

Какой глупый, оторванный от реальности вопрос – ну что он может сделать? И все же его слова укутывают меня, как объятия, которых (как я только сейчас поняла) так не хватало. Возникает такое чувство, что, если я сейчас его о чем-то попрошу, он действительно все бросит и сделает. Ворочая эту мысль так и сяк в голове, я чуть не пропускаю момент, когда на пороге нашей комнаты появляется Ким, и едва успеваю вовремя захлопнуть ноутбук.

Сестра залезает на кровать и садится, положив под спину подушки. Ее согнутые колени укрыты старым пледом с принтом «Хеллоу, Китти». Теперь она притворяется, что читает какую-то статью с кислотным маркером в руке, но я-то знаю: на самом деле она пытается угадать, кому я пишу.

Наверное, на сегодня хватит. Я снова беру телефон.

Не беспокойся, все нормально. Но мне все же надо сейчас сделать домашку по алгебре.

Ответ приходит молниеносно, и притом неожиданный.

Хорошо, мне тоже. Хочешь сверить ответы?

Я никогда не думала, что этот вопрос может настолько меня взбудоражить, ведь никто раньше не вкладывал в него тот смысл, который вкладывает сейчас Лен. «Подожди, не прекращай переписку. Я хочу поговорить с тобой подольше».

Я чуть не улыбаюсь во все лицо и пишу:

Ага, давай.

– У тебя, похоже, отличное настроение, – замечает Ким, загородившаяся отксеренными страницами статьи, и я ей не отвечаю, но она права.

Примерно через час мое настроение даже улучшается, когда я, решая с ним подборку задачек, понимаю, что все-таки есть на свете вещь, которая Лену Димартайлу вообще не удается: уравнения с производными. Когда он ошибается в третий раз подряд, я поддразниваю его:

Ну ты вообще не шаришь. Похоже, я наконец нашла твое слабое место.

Когда приходит ответ, я не могу решить, то ли мне краснеть, то ли ликовать.

По-моему, даже не одно.

Зато в одном я уверена на все сто: как бы мне хотелось, чтобы Ким сейчас в комнате не было.

29

На следующий день в школе мы с Леном, не сговариваясь, делаем вид, что по-прежнему друг друга избегаем. Сейчас это кажется самым разумным решением, поскольку, если честно, я до сих пор не уверена, что со всем этим делать. Да и как вообще «это» назвать. Так что мы не встречаемся взглядами, почти не общаемся во время общих уроков и не подходим друг к другу слишком близко, чтобы случайно не коснуться.

Впрочем, никто не знает, что мы постоянно переписываемся. Прошлой ночью мы еще долго болтали после того, как решили домашку, хотя нам давно пора было уже спать. По его лицу это видно: Лен чуть бледнее обычного, с едва заметными темными кругами под глазами. Однако что-то новое появилось в его тайной ухмылке, и глаза его так и горят при взгляде на меня, когда никто не видит. Я тоже это чувствую – нервное блаженство, которое существует, только когда есть опасность разоблачения.

Во время обеда, когда я вижу Лена в классе «Горна», я даю ему отредактировать несколько статей, а потом он ненадолго задерживается поболтать с Тимом.

– Ну что, Димартайл, – спрашивает тот. – Ты уйдешь с поста или как?

Я надеваю наушники и делаю вид, что мое внимание полностью сосредоточено на экране ноутбука, но чувствую, как Тим тайком косится на меня.

Лен сидит на высоком столе на другом конце класса, поставив ноги на спинку стула. Он наклоняет его то взад, то вперед, каждый раз лихо бухая ножки о ковер.

– Я пока думаю.

Мистера Пауэлла сегодня нет – он сопровождает одиннадцатый класс на экскурсию в музей античной культуры в Вилле Гетти. Джеймса тоже нет – по той же самой причине, – и поэтому у Лена не было возможности сообщить им обоим о том, что он собирается отказаться от поста главреда. Мы оба считаем, что мистер Пауэлл и Джеймс должны узнать об этом первыми, поэтому, когда кто-то спрашивает, Лен пока отмалчивается.

– Слушай, ты ведь не обязан, – понижает голос Тим. – Тебя выбрали, все честно. Не дай им