Это вздыхал монах, про которого ребята совсем забыли.

– Извините, – смиренно пробормотала Малинка, – это правда, мы заболтались. Вы говорили, будто чувствуете, кто умер, а кто нет. Расскажите хоть один случай, пожалуйста! Это ведь необыкновенно интересно!

«Вот подлиза хитрая!» – чуть не ляпнул Серега.

– Ох, лиса подхибная! – проворчал монах.

– Ничуть я не льстивая! – возмутилась Малинка. – Я правду говорю!

– Так и быть, поведаю одну историю, – смилостивился монах. – Помню, одна баба чреватая разродиться не смогла, да и померла. Схоронить порешили. А муж зело по ней убивался, даже руки на себя хотел наложить с горя. Легко ли: любимой жены лишиться и чадушки долгожданного враз!

Монах по-прежнему сыпал непонятными словами, но Малинка оказалась отличным синхронным толмачом, и Серега все понимал.

– Я говорю: не спеши, подожди! Чую: и она жива, и чадо живо. Вижу: душа ее у изголовья стоит и горькими слезами заливается. Однако ни муж, ни прочая родня мне не поверили. Снесли бабу на погост, зарыли. А я покоя не знал. Спать не мог…

И не выдержал: пошел в ночь после похорон на погост, где бедняжку схоронили. Глядь – а земля словно дышит!

Схватил какую-то палку, начал ковырять землю. И вдруг прибежал муж ее – у него тоже ретивое изнылось. Он догадался заступ прихватить.

Начали вдвоем копать что было сил. Отрыли гроб, сорвали крышку – мать честная! Баба-то родила в гробу! Ребенок живой, а сама она бездыханная лежит.

Ой, как завыл, как зарыдал ее муж!.. Понял, что зря меня не послушал, жену живую похоронил. А теперь она для него словно бы второй раз умерла. Кричит: «Любушка моя ненаглядная! Воротись! Не покидай!»

У монаха прервался голос, а Малинка громко всхлипнула.

У Сереги вдруг сдавило горло.

– Ну, разозлился я, – продолжал монах, – и кричу душе: «А ну, воротись! Не можешь ты мужика и дитятко обездолить! Довольно нагулялась – поди-ка домой!» И в ту же минуту бабенка эта ожила! Глаза открыла, вздохнула… Мужик схватил ребенка, подал жене. Младенчик зачмокал, родители слезы умиленные льют…

А я оглянулся, вижу – вокруг нас на погосте чуть не вся деревня собралась, и братия монастырская, и настоятель с ними… Той ночью он меня и проклял.

– Как проклял?! – в один голос воскликнули Серега и Малинка. И тут же она вдруг взвизгнула:

– Отдай мою ногу!

* * *

– Хотя запросто может быть, что это полная ерундятина, – бодрясь, сказал полковник Грушин.

Сапожников ничего не ответил, только кивнул.

Некоторое время так и ехали – молча.

Город закончился. Вот промелькнул столб с перечеркнутым красной линией названием.

Теперь нужно было сворачивать с шоссе на боковую дорогу, идущую параллельно железной, и там искать перекресток, где доктор Краев ждет сердце своего отца.

– Останови-ка, товарищ полковник, – сказал Николай Ильич.

– А что такое? – насторожился тот.

– Ну что-что – выйти надо на минуточку, – буркнул Сапожников. – Не понимаешь, что ли?

«Рено» остановился, Сапожников вышел, сделал несколько шагов назад, встал на обочине спиной к машине.

Полковник посмотрел на контейнер, оставшийся на переднем сиденье, и вздохнул.

– Этого не может быть, – сказал он с нажимом, убеждая сам себя. – Не может!

Сапожников вернулся, машина тронулась.

– Что-то стучит, – пробормотал Николай Ильич спустя несколько минут. – Ты слышишь?

– Багажник открылся, – определил полковник. – С чего бы?

– Ты разве не знаешь? – буркнул Сапожников. – Замок на багажнике – слабое место всех «Рено». Я свой два раза менял. Закрой скорей, а то нервы измотало.

Полковник вышел, захлопнул багажник… и в это же самое мгновение автомобиль стремительно помчался вперед.

– Коля! – крикнул он изумленно. – Ты с ума сошел?!

Но вопросы задавать было уже некому и ждать ответа тоже не от кого.

Итак, Сапожников все же решил выполнить хотя бы одно условие доктора Краева – приехать одному.

Теперь Грушину придется возвращаться пешком. У него нет ни машины, ни телефона, который так и остался под ветровым стеклом.

– Вот гад! – выдохнул полковник бессильно. – Только вернись – выгоню вон со службы!

Он выругался и, сделав несколько шагов к городу, обернулся в ту сторону, куда умчался Сапожников.

– Ты только вернись, Николай! – пробормотал полковник умоляюще. – Очень тебя прошу…

* * *

Серега оглянулся – и обнаружил, что за время, пока они болтали, обитатели больничного коридора подползли совсем близко. Один из них оказался рядом с Малинкой и цапнул ее за ногу.

– Цыть! – взревел монах, взмахнул рукой – и всех размело по их прежним местам.

Он пристально посмотрел на Малинку:

– Ты их видишь?

– Ну да, – кивнула она.

Он недоверчиво покачал головой:

– Но ведь полночь еще не пробило… Чудно!

– Как же я могу их не видеть? – продолжала Малинка. – Какие-то замороченные все, бледные… Больные, что ли? Ты тоже видишь, Серега?

Серега кивнул и спросил:

– А откуда ты знаешь, как меня зовут?

Малинка растерянно моргнула:

– Но ты же сам сказал, что тебя зовут Серега Сапожников… Николаевич!

– Это я Валентину сказал, а ты слышала! – догадался Серега. – Лежала как мертвая, а слышала!

– Лежала как мертвая, а на самом деле была живая! – радостно объявила Малинка.

«Нет, это монах тебя оживил!» – Серега хотел восстановить справедливость, но промолчал, чтобы не напугать девочку.

Кому приятно знать, что он воскресший покойник?! Как бы Малинка не начала себя оплакивать!

– Живая-то живая, – сказал монах, – а на тот свет уже собиралась. Я твою душу удержал. Но это уже дело прошлое. А сейчас вам пора уходить отсюда. Не то…

– И правда, пошли скорей, – перебила Малинка, спрыгивая с каталки. – Мне давно пора вернуться. К маме должен был один человек приехать, я вышла его встретить – а тут эта «Скорая»… Мама, наверное, меня сто раз потеряла. А телефон я дома оставила. Мамочка там с ума сходит, бедная… Ой, да ведь уже совсем темно! Как же я дорогу найду?

– Утром отыщешь свою матушку, – сказал монах. – Если в ночи не заплутаешь.

Малинка покачнулась и схватилась за Серегу. Пальцы у нее стали такие же ледяные, как у монаха.

«Здорово она перепугалась!» – догадался Серега, и у него немного полегчало на душе.