— Я и не думал, господин э… Петер, а вы…кто?

— Не твоего ума дело, Александэр. Мне до твоей коммерции особого дела нет. Мне важны лишь твои каналы, — решил я немного поиграть, — ты лучше знаешь чёрный рынок. Здесь, в Зеештадте, городке шахтёров, три четверти населения немцы, остальные чехи. Всего не более пяти тысяч человек. Надо сделать запас продуктов длительного хранения: шпиг, бекон, маргарин, сахар. Из одежды неплохо бы шахтёрскую одежду и обувь на мои размеры. Лучше не новые, но в хорошем состоянии. Ну и что-то вроде парочки плотных стёганок или бушлатов. Из обуви лучше ботинки, если есть альпинистские, горные, могу сменять на золото. Всё понял? Возьмёшься?

Я заметил, как побледневший от наплыва информации Шурка-Механик продолжает мяться. Похоже, я слегка перестарался, и он теперь меня считает чуть ли не переодетым агентом гестапо. Неужели такой трус? Хоть и талантливый. Может, потом, поразмыслив, он поймёт всю глубину своих заблуждений, но пока его страх мне лишь на руку. Куём железо, не отходя от кассы.

Я размотал повязку на предплечье и вытащил тонкую пачку купюр.

— Вот здесь сотня рейхсмарок. Двадцать из них твои. Держи! — я положил купюры на стол перед Штырём.

— Я не…

— Бери-бери. Считай, что это твоя доля. Честная. Если будут затруднения, расскажешь, когда приду за башмаками, — я отечески похлопал Шурку по плечу, только сейчас отметив, что настоящий возраст этого мужчины вряд ли дотягивал до тридцати лет.

В лагере стареют быстро. Даже такие прохиндеи, как этот.

— Кстати, а чего это тебя Шуркой-Механиком прозвали, не просветишь?

— Так это…фамилия у меня Александров и по имени Александр, госпо… Пётр э…

— Михайлович, если угодно. Сан Саныч, значит. Зови меня лучше Петром. Лады?

— Яволь…э, то есть, да!

— Ну и прекрасненько! Не буду больше отвлекать. До завтрашнего вечера.

Я прикрыл дверь мастерской и шагнул в сырую полночь. Барак, как обычно, встретил меня вонью и какофонией звуков, состоящих из кашля, сонного бормотания и прочих хрипов, издаваемых сотнями измождённых и усталых людей, забывшихся несколькими часам болезненного полусна-полубреда, позволявшего хоть на какое-то время отключиться от лагерной реальности.

Глава 12

Вы любите розы?

                 а я на них срал!

Стране нужны паровозы,

                    нам нужен металл!

Товарищ!

           не охай,

                  не ахай!

Не дёргай узду!

Коль выполнил план,

                      посылай всех

                                     в п@зду

Не выполнил —

                         сам

                                иди

На

    х@й!

«Возможно», В. В. Маяковский.

На следующий день дождь так и не прекратился, а лишь усилился, превращая дороги и площадки разреза в смесь чёрно-бурой угольной грязи и ржавой земли, стекающей лавовыми ручейками со склонов шахты.

На поверку сегодня вышли в неполном составе. Димон…не проснулся. Его окоченевшее тело вынесли под дождь и уложили в проём между нашим и соседним бараками. Там сохранялась хотя бы видимость относительной сухости. Санитар, вызванный барачным бригадиром из санчасти, потратил на умершего не более минуты, молча махнув рукой вопросительно глядящему на него полицаю. Даже на одежду Димона никто не позарился: неопределённого цвета штаны и то, что когда-то было гимнастёркой, держалось на честном слове.

— Уф, слава богу, не тиф, — пробормотал облегчённо полицай и повернулся к нашей шеренге. Взгляд его упёрся почему-то в меня. Мага с Алексеем стояли за спиной, тихо переговаривались, — сегодня работаете втроём! — рявкнул полицай, — четвёртого мне взять неоткуда. Всех свободных на укрепление склонов послали, мать его итить этот дождь! И только попробуйте не выполнить норму! Оставлю без обеденной и вечерней пайки, — и зашагал к бытовке, помахивая дубиной. Бригадиры повели пленных на завтрак.

Отсыревшие дрова не позволили вовремя разогреть утренний эрзац-кофе. Отчего дежурная смена кашеваров имела бледный вид и парочку здоровенных бланшей, поставленных заключёнными, особенно возмущёнными отсутствием кипятка — чуть ли не единственной радости среди лагерной жрачки.

Треск, рычание и грохот, издаваемые парогенератором, установленным у края разреза для работы двух широких транспортёров, по которым со второго уровня уголь отправлялся на загрузку железнодорожных платформ. Вагонетки были сделаны чуть ли не в прошлом веке и не имели собственного механизма саморазгрузки.

Приходилось закатывать вагонетки на специальный поворотный стол, стопорить их чугунными башмаками и клиньями. Потом, с помощью большого зубчатого колеса через систему валов и шестерёнок переворачивать стол над лентой транспортёра. Важно было делать это не спеша, без рывков: так как лента двигалась со скоростью пешехода. А при быстрой выгрузке вагонеток уголь начинал просыпаться вниз на нижний ярус. Что немедленно фиксировал учётчик, выставляя в своём блокноте лишь половинную норму загрузки. Он делал это, даже если просыпалась едва десятая часть. Спорить было бесполезно, ибо учётчик имел с приписок свой законный гешефт. То есть, пайку погрузчика.

Трудясь вчетвером, мы давно отработали этот сложный момент с Магой, Димоном и Алексеем. Теперь же пришлось перестраиваться на ходу, и добрая четверть ходок получалась с просыпом. Учётчик ухмылялся и «рубил» нам выполнение нормы. Мы с Лёхой злились и тихо матерились. Мага лишь молча катал желваки. Наконец, после очередного беспредела учётчика, славный сын дагестанского народа подошёл к нему, ласково приобнял и что-то нашептал на ушко. На сегодня беспредел прекратился.

Холодное мокрое железо борта вагонетки всё норовило выскользнуть из ладоней. Нестерпимо ныли плечи и шея, рядом то и дело гулко кашлял Алексей, сплёвывая серо-коричневую мокроту.

Диагноз его был ясен мне ещё неделю назад, поэтому я старался становиться рядом с ним, чтобы хоть как-то отделять от других членов бригады. Полагаю, от этого было мало толку: в бараке он всё равно спал нос к носу с другими пленными, в том числе и ныне упокоившимся Димоном.

Накатили воспоминания из ковидного будущего: возня с антисептиками и дистанцией, ношением масок и мытьём рук, карантином, кодами и вакцинами — вызвали у меня неожиданный приступ истерического хихиканья.

— Ты чего, Петро? — насторожился идущий слева Мага.

— Да так, смешной случай вспомнил. Не переживай, брат, я пока не сошёл с ума.

— Рассказал бы. Веселей работать.

Что ж, дурное дело нехитрое. И осудить за плагиат меня всё равно здесь некому. Оставалось лишь отсеять откровенную антисоветчину или совсем уже футуристические обстоятельства баек. К тому же наш юмор если и не интернационален, то, как на поверку оказалось, вполне даже интертемпорален. В особенности Жванецкий, Хайт, Шукшин, Инин. Это те, чьё авторство я хоть как-то вспомнил с пятого на десятое.

Пришлось состряпать