ничего общего с памятью. Скорее, мы стремимся показать, что философская система, функционирующая на основе интеллектуального созерцания и стремящаяся постичь ноумен, отказывается принимать во внимание эту память; а это приводит к разделению на две онтологии, ноуменальную и феноменальную, где доминирование первой предполагает подчинение второй.

Итак, может показаться, что всё это приводит к круговому аргументу: (1) историческое сознание отсутствует, потому что вопрос о времени не проработан; (2) поскольку вопрос о времени не проработан, отношение между техникой и временем никогда не ставилось под вопрос; (3) так как связь между техникой и временем не является вопросом, историческое сознание как анамнез не возникает. Но именно в этот момент обсуждавшийся выше вопрос о геометрии, времени и припоминании возвращается и возвращает нас к вопросу об отношении между Ци и Дао.

В терминах Стиглера Ци можно описать как «ретенциональный объект», поскольку, будучи техническим объектом, оно сохраняет следы, или воспоминания. Но в Китае этот объект онтологически а-темпорален, а-историчен, так как согласуется с Дао и выражает Дао, – а для того, чтобы быть «превосходным», нет ничего важнее согласия с Дао. Дао здесь является космологическим и моральным; Ци – часть космологии, но управляется принципом, который определяется не сам по себе, а своим отношением к другим сущим, как человеческим, так и нечеловеческим. В Части 1 (§ 14–15) мы обсудили линию мысли об отношении между Дао и Ци, проводимую Чжан Сюэчэном и Вэй Юанем. Чжан Сюэчэн четко указал, что необходимо рассматривать связь между Ци и Дао как исторически-временную. Для него шесть классических текстов являются историческими артефактами и, следовательно, принадлежат Ци. Это деабсолютизирует связь между Дао и Ци, в то же время ведя к ее переписыванию, просто потому что, согласно этому подходу, Ци несет в себе Дао эпохи. Противоположная попытка вписать Дао в Ци, предпринятая Вэй Юанем после двух Опиумных войн, была попыткой укрепить технологическое сознание. Однако такое сознание не способно удерживаться и сразу смывается «картезианским отделением» китайской мысли как разума от западной техники как простого инструмента. Мы вполне можем рассматривать оба случая как усилия по мобилизации онтологического отношения Ци – Дао для создания новой эпистемы[503].

§ 25 Анамнез постмодерна

Спустя сорок лет после развала Киотской школы задача «преодоления модерна» приняла в Европе иную форму: «постмодерн», прославленный Лиотаром. Действительно, задача, которую поставил перед собой Ниситани – а именно преодолеть европейскую культуру и технологию с помощью абсолютного ничто, – должна была вступить в определенный резонанс с лиотаровским описанием постмодерна. Здесь я главным образом отсылаю к тексту Лиотара «Логос и технэ, или телеграфия», включенному в сборник 1998 года, который переведен на английский как «Нечеловеческое: размышления о времени». Лиотар впервые выступил с этой статьей на семинаре 1986 года в IRCAM (Institut de Recherche et Coordination Acoustique/Musique, Институт исследования и координации акустики/музыки) в Центре Жоржа Помпиду; семинар был организован Бернаром Стиглером, который в то время писал свою магистерскую диссертацию под руководством Лиотара. В тексте главным образом рассматривался вопрос об анамнезе и технике – тема, которой суждено было стать центральной в философии Стиглера.

Основной тезис этого семинара состоит в следующем: отношения между материей и временем, согласно Лиотару, могут быть схвачены в трех различных временны́х синтезах – привычке, воспоминании и анамнезе. Привычка – это синтез, выражающийся телесно. Воспоминание ищет нарратива с истоком или началом. Анамнез, по Лиотару, означает нечто совершенно иное, и его следует тщательно отличать от воспоминания. Это различие восходит к Фрейду, и прежде всего к его эссе 1914 года «Воспоминание, повторение и проработка [Erinnern, Wiederholen und Durcharbeiten]». В этом тексте Фрейд попытался показать, что существуют две техники анализа: гипноз, который помогает пациенту реконструировать бессознательное содержание с помощью простой формы воспоминания (простой в том смысле, что пациент изъят из настоящего, а значение имеет более ранняя ситуация); и второй сценарий, где «чаще всего воспоминание пробудить не удается»[504]. Эта вторая ситуация возникает, например, в случае определенных детских переживаний, которые мы когда-то не понимали, но которые неким образом впоследствии раскрылись. Наиболее значимое различие между техникой воспоминания в гипнозе и техникой раскрытия повторения состоит в том, что в последнем случае пациент «репродуцирует это не как воспоминание, а как действие, он повторяет это, разумеется не зная, что он это повторяет»[505]. Задача аналитика в этом случае заключается в том, чтобы помочь пациенту раскрыть источник сопротивления. Однако, установил Фрейд, здесь есть две трудности: первая состоит в том, что пациент может отказаться признавать наличие проблемы, то есть он или она могут отказаться вспоминать; вторая состоит в том, что начинающие аналитики часто обнаруживали, что даже после раскрытия этого сопротивления у пациента не происходит никаких изменений. Именно в этот момент Фрейд вводит третий термин – Durcharbeiten, или «проработка»:

Больному нужно дать время углубиться в сопротивление, о котором он теперь уже знает, его проработать, его преодолеть, продолжая наперекор ему работу в соответствии с основным аналитическим правилом[506].

В «Логосе и техне, или телеграфии» Лиотар отсылает к стиглеровской модели памяти ([действующей] через опространствование), указывая на три ее режима – торение [breaching] (frayage), просмотр [scanning] (balayage) и переход [passing] (passage), связанные соответственно с привычкой, воспоминанием и анамнезом, – и отождествляя фрейдовское Durcharbeiten с третьим типом синтеза времени, анамнезом. Однако Лиотар трактует Durcharbeiten совершенно не так, как Фрейд[507]. По Лиотару, этот анамнез имеет два разных смысла, нюансы которых необходимо тщательно различать. В первом смысле Durcharbeiten имеет форму свободной ассоциации: как говорит Лиотар, «переход» требует больше энергии, чем просмотр и торение, как раз потому, что в нем нет предустановленных правил[508]. Этот смысл возникает по другому поводу в «Постмодерне в изложении для детей», где Лиотар понимает авангардизм как движение, в высшей степени ответственное за [исследование] имплицитных предпосылок модерна. Труд модерных художников, от Мане до Дюшана и Барнетта Ньюмана, можно, по его словам, понимать в терминах анамнеза в смысле психоаналитической терапии:

Подобно тому как пациент пытается разобрать свою настоящую проблему путем свободной ассоциации не относящихся, казалось бы, к делу элементов с какими-то прошлыми ситуациями, что позволяет ему обнаружить скрытые смыслы своей жизни, своего поведения, – так же можно рассматривать творчество Сезанна, Пикассо, Делоне, Кандинского, Клее, Мондриана, Малевича, наконец, Дюшана в качестве своего рода «проработки (Durcharbeiten)» модерном своего собственного смысла[509].

По Лиотару, эти художники репрезентируют не разрыв с модерном, а скорее анамнез модерна. Следовательно, они являются представителями постмодернистского искусства, которое освобождается от