Много портретов. Лучезарно улыбающиеся лица совсем не вяжутся с холодом и мраком города. По узким улицам несутся автобусы, машины, обдают вонью. Людей много. Одни идут, опустив головы, другие стоят в очередях, уткнувшись в затылок предыдущему. Совсем не похожи на тех, что на портретах.

Он хочет есть. У него осталась одна лепёшка, мама просила передать брату. В надежде купить еды подошёл к длинной очереди, спросил у сутулой немолодой женщины: «За чем стоите?»

Та подняла слепое лицо, тут же опустила. Вторая, помоложе, пробормотала:

— Не видишь, что ли, за сыновьями очередь!

— Шёл бы отсюда, парень, да поскорее! Беды бы не было!

Двинулся вдоль очереди. Подошёл к окошку.

— Нет информации, — механический голос. И старик отходит от окна. — Следующий!

Тощая, бледная женщина протягивает в окно листок.

— Погиб смертью храбрых! — механический голос. — Следующий!

«Нет информации», «пропал без вести», «погиб»… И вдруг крик неистовый:

— Убили! За что убили?!

К женщине подскакивают двое, в белых халатах, заламывают назад руки, волокут в здание, на стене которого тоже доска с именами погибших.

— Сейчас мы тебе объясним!

— Утешим! Прочь с дороги! Не видите, трудолюбке плохо?!

Врачи? Санитары? Оба высокие, коротко стриженные, с одним выражением лица.

Пятится от окна, но ноги слушаются плохо, и он буквально силком тащит себя дальше. Теперь по сторонам не смотрит, а очереди обходит.

— «Эх, яблочко, куда ты котишься? Попадёшь ко мне в рот, не воротишься!»

Посреди улицы пляшут девушки в ярких платьях. Зрители хлопают в такт и подпевают.

Неожиданное веселье противоестественно.

— Девочки, перерыв кончился, быстрее! — И одна за другой, смеясь, они бегут в одно из зданий, на фасаде которого много фотографий улыбающихся людей.

И снова очереди, спешащие прохожие и камень. Ни куста, ни травинки, ни щепоти земли. Запахи от тротуара и стен — неприятные: так пахло в их химическом кабинете.

Все улицы как бы стекаются к одному месту. Пошёл туда. Громадная площадь. Под неё ныряют машины и автобусы. На ней громадный дом, тоже тёмно-серый. От него резче, чем от других, — въедливый запах. Холод просачивается сквозь пальто. Окна черны. Лишь верхний, последний этаж светится.

Здесь работает его брат?!

Где вход?

Комаром звенит воздух.

Шагнул к дому, а остался на месте. То же ощущение, что при виде несчастной матери, которую волокут санитары: он не принадлежит себе! Пятится — бежать прочь и остаётся на месте.

Оказывается, он стоит на железном круге.

— Имя, фамилия? Зачем прибыл? Отвечай!

Крутит головой: откуда голос? Он один перед стеной.

— Ты! Заставляешь ждать! Профессия? С какой целью явился? Ни слова лжи.

— К брату, — бормочет едва слышно.

— Зачем понадобился брат? Отвечай не задумываясь!

Вдруг подведёшь Люба, если скажешь: «забрать домой»?

Шагнул назад — остался на месте. И лишь в эту минуту, пойманный цепким кругом, понял: опасность, нависшая над братом, убившая отца война, депрессия родных и сограждан, мрак города, очереди, «белые халаты» — в тесной связи.

— Молчание повредит тебе. Что-то скрываешь.

Ни в коем случае не выказать страха.

— От брата вот уже несколько месяцев нет писем, — сказал небрежно. — Мы с мамой волнуемся.

— Входи и жди. Тобой займутся. — К нему подъехали ступени из прозрачного камня. В стене образовался проём. Вошёл под властный голос: — Внимание, трудолюбцы и вольные граждане свободной страны Будимирова! Начало распыления. Приостановите работу. Расслабьтесь и дышите глубоко. Ваше везение безгранично. Вы — работники самого гуманного и престижного Учреждения в самом гуманном и престижном городе самой гуманной страны. Наши промышленность и экономика самые развитые в мире. Семимильными шагами, преодолевая все трудности, мы идём вперёд к идеальному обществу. — То же говорит в правлении дядька. Но ведь он так не думает! — В нашей стране изобретён необыкновенный препарат. Вы, работники нашего Учреждения, первые удостоились его благотворного действия. Доверьтесь нам, только при этом условии вам станет хорошо, будут решены все ваши и государственные проблемы.

Баул тянет руку вниз. Джулиан ставит его, но тут же подхватывает — пол мерцает, кажется, это не пол, а живое всевидящее существо.

— Отбой. Приступайте к работе.

Здесь тоже есть мраморная доска с именами погибших, только она очень большая, и мрамор не белый, а розовый. И огонь поднимается много выше, чем под досками на улицах! Вправо и влево — коридор. Однотонные мерцающие стены.

— Пропуск?! — оглушает вопрос.

Ещё мгновение назад ни пяти телефонных аппаратов разного цвета, ни человека, ни конторки, ни барьера, перекрывшего путь к коридору, не было.

— Какой «пропуск»?! Я… я сказал, к брату.

— Не по-ни-маю. По по-ряд-ку. — Слоги — щелчки бича. — Молчать не смей. Брат звал?

Его можно было бы принять за сторожа, если бы не резкий голос и не пронизывающий холодом взгляд.

— Хочу работать, — придумал, наконец, Джулиан. Дрожащими руками попытался из баула достать платок — обтереть пот, а из баула — запах трав. Столбняк прошёл.

— Кто такой брат?

— Любим Клепик, — сказал с надеждой.

Позовут Люба, и всё решится само собой.

Вахтёр поднял трубку.

— Отдел кадров? Тот, что прибыл, — здесь. Спрашивает Клепика.

Через минуту подошла девушка. Плечи чуть приподняты.

— Брат Клепика? Наконец добрался. Совершенно не похож. Нет, всё же похож. Рост, плечи. Любим сейчас в командировке. — Она продолжает изучать его. — Он был редким человеком.

Девушка — такая же, какие живут в их селе. Только брюки, бледность да короткая стрижка, ещё, пожалуй, слишком въедливый взгляд.

Не хватает воздуха. Огнём пекут оторванные в детстве пальцы на ноге.

— Подождите здесь, пойду выпишу пропуск, заведу карточку. Канцелярия, особый отдел, бумажные дела… — Девушка неожиданно усмехнулась. — Я одна работаю с людьми.

Она ушла, и вскоре раздался её голос: «Пропустить!»

Человек за конторкой тут же нажал кнопку, и барьер, резко зашипев, раздвинулся. Джулиан шагнул и оказался в западне бесконечных стен.

— Не бойтесь, я с вами. Идёмте! Я помогу… вы же брат Любима! — Она быстро пошла по коридору, уверенная, что он последует за ней. Дотронулась до стены, шагнула в образовавшийся проём. Он — следом. Туг же проём исчез, снова — глухая стена, а он замурован в тусклом помещении, с блёклой лампой, болтающейся на длинном проводе.