— Вы убеждены, что это… чахотка? — Впервые в жизни англичанин видел, чтобы серые глаза графа шарили по его лицу так искательно.

— Я хотел бы обнадежить вас, ваше сиятельство.

Воронцов поднял руку. Он уже овладел собой и не хотел показывать горе.

— Сколько? — Длинные губы наместника плотно сжались.

— Этого вам не скажет никто. Одни условия могут подтолкнуть болезнь. Другие приостановить.

— Условия будут лучшие. — В голосе генерал-губернатора слышалось отчаяние. — Возвращайтесь к своим обязанностям. — Он жестом отпустил врача.

Лиза вошла сразу как только за Хатчинсоном закрылась дверь. Графиня двигалась неслышно, и Михаил понял, что она рядом, только когда жена уткнулась лицом ему в спину.

— Какая пыль! — Граф стоял у окна и смотрел на улицу. — Хорошо, что вы перебрались в Рено.

— Саша почти поправилась. Что тебе сказал доктор?

Михаил помедлил.

— Что летом она может жить здесь. А холодное время… вам придется проводить в Белой Церкви.

— Мы сможем. — В тяжелые минуты Лиза преисполнялась решимости за двоих.

— Я очень виноват перед тобой. — Воронцов не знал, как выговариваются такие слова. — Если бы тогда, в Париже, я мог предположить… Я бы никогда…

Графиня не дала ему договорить.

— Будем терпеть. Это наш крест. Надо нести.

Июнь 1824 года. Одесса.

Коляска госпожи Ризнич, не спеша, скатилась с Польского спуска и доехала до конца Платоновского мола. Ее провожали несколько верховых — старые поклонники князь Яблонский и граф Собаньский — выводок пеших почитателей и целая толпа зевак. Первая красавица Одессы покидала город своего триумфа. Непризнанной, не принятой в высшем свете, воспетой Пушкиным и Туманским, нажившей тучу врагов и обожаемой ровно до тех пор, пока корабль, на котором она отправлялась во Флоренцию, не скроется из глаз.

Муж проведал о куртуазных проделках Амалии и, опасаясь, как бы не зашло дальше, отсылал ее на родину под предлогом расстроенного здоровья. Грустила ли она? И да и нет. Здесь было весело. Но весело будет и там. Глупо полагаться на верность молодых людей. Но за горизонтом ее ждала свора таких же жадных до улыбок и веселой жизни гуляк. А главное — красавец князь Яблонский по прошествии нескольких недель последует за ней через Польшу и Германию, чтобы найти во Флоренции. Пушкин был здесь совсем лишним. Но чтобы отвлечь внимание мужа от истинного счастливца, именно с поэтом Амалия прощалась нежнее всего. От него приняла последние стихи и усадила с собой в коляску. Хитрые дочери Евы!

Сверчок то хмурился, то бледнел. У него не было цветов. Тем временем остальные буквально засыпали бутонами набережную. Богини ступают по лепесткам! Яблонский легко взбежал по трапу на палубу. Бросил несколько слов капитану и начал распоряжаться погрузкой. Он вел себя по-хозяйски. Тем временем Ризнич сжимала в руках холодные от волнения пальцы поэта и ласково говорила ему что-то по-итальянски. Не важно, понимал он или нет.

— Неужели вы откажете мне в прощальном поцелуе?

— В самом дружеском. — Амалия хотела коснуться губами лба Пушкина, но тот подставил щеку.

— Ах вы, проказник! — Женщина чмокнула поэта чуть выше скулы. Потом поднялась, подала руку графу Собаньскому и величественно сошла на мол. На мгновение стало видно, как ее длинные ступни коснулись земли. Ноги царицы Савской! Почему гранит набережной не залит стеклом?

Еще пять минут, и она на борту. Кормилица рядом с ней держала на руках ребенка. Никогда больше… Губы сложились в последний поцелуй.

— Мне почему-то кажется, что она скоро умрет, — прошептал Пушкин, беря Туманского под руку.

— Она уже умерла.

Окрестности Алупки.

14 июня Воронцовы отбыли из Одессы на парусной яхте «Утеха». Вообще-то у Михаила Семеновича был пароход, построенный в Лизином имении Мошна. Он именовался «Надежда» и плавал по Днепру, привлекая внимание зевак. Граф вынашивал план перетащить чудовище через пороги и использовать в Херсоне для буксировки барж. Но при первой же попытке предложить путешествие под дымной трубой, опылявшей палубу сажей, дамы вознегодовали. Хоровое причитание с жалобами и оплакиванием туалетов возымело действие. Мужья признали жен отсталыми, но покорились.

Собралась веселая компания. Из Тульчина приехали Киселев с Софи, из Константинополя вернулся Нарышкин с Ольгой и еще множество гостей. Все парами. Это было негласное, но непременное условие. Генералы ехали отдыхать.

Стояла солнечная, ветреная погода. «Утеха» взяла курс на Гурзуф и при попутном ветре надеялась достичь его дня за четыре. Впрочем, путешественники никуда не спешили. Они намеревались приставать в понравившихся местах, обследовать берег и наслаждаться праздностью.

На другой день их ждало испытание. Дамы решили купаться. Для этого яхта подошла поближе к берегу, где вода прогрелась до самого дна. Трудно вообразить что-нибудь более комичное, чем попытки светских людей, не оскорбляя нравственности друг друга, разойтись, кто на нос, кто на корму, и оттуда спуститься в море. Однако предварительно прекрасная половина должна была ослепить мужей купальными костюмами, которые только входили в моду. Узкие платья из светлых ситцевых материй, перчатки до локтей, облегающие голову шляпки. Все это выглядело нелепо, но вызывало бурный восторг.

У графини была чудесная матроска из белого хлопка. Ольга демонстрировала наряд турецкой одалиски с облегающими шальварами и узкой безрукавкой. Софи ограничилась батистовой рубашкой с таким числом рюшей, что напоминала курицу-хохлатку. Генералы, не дрогнув, перенесли демонстрацию модных извращений, а когда дамы убежали на корму, вступили в позорный сговор купаться по-дедовски, не напяливая на себя мерзкого полосатого тряпья a la цирковые атлеты.

Когда морские ванны были закончены, нимфы вышли на палубу и расселись в легких креслах, подставив ветру распущенные мокрые волосы. Им принесли свежевыжатый апельсиновый сок с тонкой пленкой бальзама поверху. Дамы могли простудиться!

— Все бы хорошо, — сказала Софи, пригубив из бокала и прищурившись на солнце. — Но кое-чего не хватает.

— Чего же? — насупилась Лиза, которую, как хозяйку, задели такие слова.

— Доброй половины адъютантов твоего графа, милочка! — рассмеялась госпожа Киселева. — А то наши мужья опять пошли играть на бильярде.

— Меня бы сейчас развлекли Пушкин и Раевский, — вставила Ольга.

Графиня вспыхнула.

— Меня они только стесняют.

— Шутишь? — удивилась Нарышкина. — Для того и нужны кавалеры, чтобы супруг не чувствовал себя в безопасности. А твой Михаил, кажется, даже не задумывается о подобных вещах.

— Какое тебе дело до моего мужа? — рассердилась Лиза. — У тебя есть свой.