Такой наглости, как нападение на себя, генерал-губернатор не ожидал. А следовало. Сколько раз колесил по наместничеству! Заглядывал в самые гиблые места. Ничего. Надо было хотя бы ружья расчехлить. Или уж не срезать через Кизильташ! Лошадей удалось увести с дороги вниз по склону. Велев жене не высовываться, Михаил сполз на животе по известняковой осыпи и под защитой орешника пробежал к поклаже. Там уже разбирали оружие, и через несколько минуту в ответ нападавшим захлопали выстрелы.

Гости в основном были военные. Явление разбойников их даже развлекло. Сам Воронцов сгорал со стыда. Пригласил прокатиться! Он не знал ни размера шайки, ни где именно та засела. А вдруг Алим обойдет караван с тыла? Прекращение огня не означало, будто бандиты ушли. Они не видят людей и потому не стреляют. Но стоит вернуться на дорогу…

Ольга расседлала своего пегого коня и ударом хлыста послала вверх по склону. Низкорослый татарский жеребчик выскочил из-за камней и почти тут же захромал, срезанный пулей. Не добежав до поворота, он упал, издав протяжное жалобное ржание. Их обложили всерьез. Помощи ждать неоткуда.

— Надо послать в Отузы гонца, — сказал Киселев.

— Лучше в Карасубазар. Никто не знает, чью сторону примут местные.

— Может, попробуем прорваться?

— С женщинами?

Спор был прерван новыми залпами. Но теперь уже стреляли не в сторону дороги, а высоко над ней, в зарослях тиса. Казалось, там завязался бой. Эхо гулко отдавалось от стен ущелья. Только потом Михаил узнал, что место называлось Девлен-дере — Пропащая балка. Послышались крики, и вниз на тропу стали скатываться люди с ружьями и без. И опять никто ничего не успел сказать, потому что Ольга, державшая дамский пистолет-терцероль, открыла по неизвестным огонь.

— Да прекрати же ты! — взвыл Лев, в бешенстве выбив в нее оружие из рук.

Но было поздно. Разбойники кинулись на путешественников, путешественники на них. Выше по склону тоже слышались крики и шум побоища. В довершении ко всему из-за поворота появилась внушительная толпа с буковыми кольями. Она вклинилась между дерущимися и попыталась защитить гостей.

— Что они кричат? — спросил Михаил у Туманского, бессменно исполнявшего при нем роль переводчика.

— Это отузские татары. Требуют, чтобы Алим не причинял вам зла. Или путь убирается с их земли.

Но Алиму и самому приходилось несладко. Оказалось, что содержатель кофейни из Отуз позарился на награду и выдал пещеру в Кизильташе, где пряталась шайка. Жизневский взял след, но никак не предполагал, что поспеет как раз тогда, когда бешеный джигит нападет на генерал-губернатора.

Не прошло и получаса, как все было кончено.

— Вы нас спасли, — сказал наместник, разглядывая связанного Алима.

Жизневский стоял рядом и потирал кулаки-гири. На телеге разбойника отвезли в село, где заковали в кандалы. Странно было видеть стройного, почти хрупкого юношу с первым пухом на подбородке и знать, что он с саблей один выходил против дюжины.

— Кафеджи сказал: разбойникам было известно, что едете именно вы. Потому отузские и взбесились. Они вас помнят. Но ведь кто-то же навел эту свинью. — Градоначальник толкнул Алима в плечо.

— Надо его допросить.

Жизневский пожал саженными плечами.

— Я этот сорт знаю. Может и не сказать, хоть кожу дери.

У оставшихся в живых бандитов удалось выяснить, что накануне к атаману приезжал верховой. Русский. Прежде они его не видели. Алим получил деньги. И возил своих в Судак пить ракы, танцевал по колено в вине, резал грудь кинжалом и заставлял товарищей сосать его кровь. Они-де еще тогда поняли, что сговорился джигит на опасное дело.

В пещере нашли пять тысяч рублей ассигнациями.

— Не всякому дано узнать свою цену! — смеялся генерал-губернатор. Но на душе скребли кошки. Тот, кто заказал нападение, не шутил с ним.

Одесса.

В субботу 20 июня у графа Ланжерона на обеде собрались те, кто не выносил генерал-губернатора. Сначала чинились и поглядывали друг на друга с опаской, но потом предались самому отъявленному злословью. Крупный град светской соли всегда оживляет разговор. Были и Собаньская с Виттом, стремительно вернувшиеся в Одессу при известии об отъезде графа. И Александр Раевский. И князь Серж Волконский.

Пушкина не только пригласили в этот избранный круг, но и дали почувствовать, что неожиданная благосклонность к нему вспыхнула именно в связи со стихами про саранчу. А еще пуще — в связи с его щепетильностью в вопросе об отставке.

— Благородный человек, на мой взгляд, не должен безнаказанно сносить пощечин, — провозгласил граф Ланжерон, вставая и поднимая бокал с шампанским. — Так за Александра Сергеевича!

Гости повскакали с мест.

— Мы, аристократки, унижены в этом городе засильем купчих. Ваши насмешки над негоциантками на балу у графа били не в бровь, а в глаз, — заявила Гурьева. — Сердечное спасибо. Все молчат. Вы один осмелились постоять за наши древние права.

Пушкин покраснел от удовольствия.

— Храбрости вам не занимать, — поддакнул ей муж. — Но что же может сделать человек бедный и не в чинах, когда его оскорбитель стоит так высоко?

Все присутствовавшие, как по команде, повернулись к ссыльному, словно от него ожидая ответа на этот вопрос.

— Господа, — поэт набрал в легкие воздуха, — я вовсе не считаю, что бедность и безвестность могут заставить человека пренебречь своей честью. Напротив, защищая ее от врага сильного и могущественного, мы проявляем истинное благородство. Существующие у нас предубеждения не позволяют мне бросить обидчику вызов, пока я состою у него в подчинении. Но как только служба перестанет меня связывать…

— Довольно, Александр Сергеевич. — Граф Ланжерон остановил его жестом. — Я с искренним чувством пожму вам руку. Но более ни слова.

Заиграла музыка, и гости, оставив стол, отправились в соседнюю залу немного потанцевать. Витт и Гурьев отвели Пушкина к стене и о чем-то заговорили с ним.

Раевский шел в паре с Каролиной.

— Объясните мне, мадам, — усмехаясь, проронил он, — зачем вашему любовнику, а тем паче вам самой подталкивать этого дурачка к барьеру?

Собаньская ловко переменила фигуру, а вслед за ней вся вереница шедших в полонезе.

— Тут нет тайны, дорогой Александр. Мне даже досадно, что вы сами не догадываетесь. Де Витт претендовал на должность генерал-губернатора. Если бы не Воронцов, он управлял бы Крымом. И я, а не ваша подруга детства, была бы первой дамой.

— Но это невозможно, — возразил Раевский. — Вы не супруга Витта.

— Мой старик Собаньский дал развод. Вскоре мы венчаемся.

Полковник чуть не сбился с такта.

— Вот как? Поздравляю. Так вы мечтаете стать госпожой наместницей?