Я коснулась его груди, ощутила, как бьется сердце великого командира.

– Полно! Я тебя не оставлю.

Я отвела его в свою комнату и передала известие, весь день беспрестанно рвавшееся наружу, как пузырьки воздуха из ручья.

– Ветры примчат тебя через моря и земли к пределам мира живых. Там есть полоска суши, поросшая черными тополями, да завешенные ивовыми ветвями тихие, темные воды. Это вход в подземное царство. Вырой яму – я покажу, какого размера. Наполни ее кровью черной овцы и барана, а землю вокруг полей вином. И к тебе слетятся голодные тени. Ведь после долгого существования во тьме им так желанны испарения жизни.

Он закрыл глаза. Воображал, наверное, как стекаются из своих мрачных обиталищ души. Некоторых он узнает. Ахилла с Патроклом, Аякса, Гектора. Всех убитых им троянцев, и ахейцев тоже, и своих съеденных спутников, до сих пор вопиющих о справедливости. Но не это худшее. Нельзя предугадать, чьи еще души там окажутся. Кто-то из домашних, умерших в его отсутствие. Может, его родители или Телемах. А может, и сама Пенелопа.

– Не подпускай их к яме с кровью, пока не явится Тиресий. Он выпьет свою долю и расскажет тебе, что знает. Потом ты вернешься сюда, только на день, поскольку я, наверное, смогу тебе еще чем-то помочь.

Он кивнул, не размыкая бледных век.

– Поспи, – сказала я, коснувшись его щеки. – Тебе нужно.

– Не могу.

Я понимала. Он крепился, собирался с силами, чтобы вступить в схватку еще раз. Всю долгую ночь мы пролежали рядом, безмолвно бодрствуя. На заре я собственноручно помогла ему одеться. Накинула на плечи плащ и застегнула. Закрепила пояс, подала меч. Открыв входную дверь, мы обнаружили распростертого на каменных плитах Эльпенора. Он все-таки свалился с крыши. Мы глядели, застыв, на его синеющие губы, на уродливо вывернутую шею.

– Началось.

Мрачная обреченность звучала в голосе Одиссея. Я поняла, что он хочет сказать. Опять мойры надели на него ярмо.

– Я сохраню его до твоего возвращения. Сейчас на погребение времени нет.

Мы отнесли тело на кровать, завернули в простыню. Я дала им припасы в дорогу, овцу и барана для обряда. Корабль был уже готов, люди Одиссея давно его оснастили. И теперь, загрузив, столкнули на воду. Холодное море пенилось, брызги туманили воздух. Им придется сражаться за каждую милю, и к вечеру плечи их будут как тугие узлы. Мне бы дать им мазь на этот случай. Да поздно.

Я смотрела, как корабль с трудом перевалил за горизонт, потом вернулась в дом, развернула тело Эльпенора. Трупы я видела лишь однажды – те, что лежали изуродованными у меня на полу и людей ничем не напоминали. Я притронулась к его груди. Она была тверда и холодна. Я слышала, что смерть делает лица моложе, но Эльпенор часто смеялся, и теперь, без искры жизни, лицо его обмякло и сморщилось. Я омыла его, натерла маслами – аккуратно, словно он до сих пор мог чувствовать мои прикосновения. И все это время пела – с песней душе его будет не так одиноко ждать переправы через великую реку в подземный мир. Затем я вновь завернула его в саван, произнесла заклятие, предотвращающее тлен, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Листья на деревьях в саду, еще совсем свежие, поблескивали как клинки. Я разрыхлила пальцами землю. Подступает влажное лето, и скоро нужно подвязывать лозу. В прошлом году мне помогал Одиссей. Я тронула эту мысль будто синяк, проверяя, больно ли. Когда он уедет совсем, уподоблюсь ли я Ахиллу, оплакивавшему Патрокла, своего утраченного возлюбленного? Я попыталась вообразить, как бегаю взад-вперед по берегу, рву на себе волосы, бережно храню обрывок старого Одиссеева хитона. Кричу, что погибла часть моей души.

Я не могла такого представить. И, понимая это, испытывала боль иного рода. Но может, так суждено. В преданиях боги и смертные всегда расстаются скоро.

Ту ночь я провела на кухне, резала аконит. Одиссей уже, наверное, встретился с мертвыми. Когда он уходил, я сунула склянку ему в руку и попросила привезти мне крови из ямы, что он выроет. Тени напитают ее своим холодом, и мне хотелось ощутить их дух – потусторонний, пепельный. Теперь я жалела об этой просьбе. Так могли бы поступить Перс или Ээт, в чьих жилах лишь чародейство, но нет тепла.

Я работала тщательно, пальцы мои действовали безошибочно, чуткие ко всем ощущениям. Травы глядели на меня с полок. Ряды самых разных образцов, чью силу я собирала собственноручно. Мне нравилось видеть их в чашах и пузырьках: шалфей и роза, конская мята, цикорий, дикий лавр, моли, закупоренный в стекле. И наконец, так и оставшийся лежать в коробочке из кедра сильфий, перетертый с полынью, – зелье, которое я принимала каждый месяц с тех пор, как впервые легла с Гермесом. Каждый месяц, кроме последнего.

* * *

Мы с нимфами стояли на песке, наблюдая, как корабль выгребает к острову. До берега люди шли вброд молча. Согнувшиеся, словно камнями придавленные, ослабевшие, постаревшие. Я отыскала глазами Одиссея. Лицо его было мертвенно бледно, непроницаемо. Даже одежды людей поблекли, ткань вылиняла в серый. Они походили на рыб, заточенных под коркой льда.

Я вышла вперед и, осветив их взглядом, воскликнула:

– Приветствую! Приветствую вас вновь, люди с золотыми сердцами. Люди, что крепче дубов! Вы герои, достойные легенд. Вы повторили подвиг Геракла: увидели обитель смерти и выжили. Идемте! Вот расстелены для вас покрывала на мягкой траве. Вот еда и вино. Отдыхайте и поправляйтесь!

Они еле двигались, как старики, но все-таки сели. Блюда с жарким были уже наготове и темно-красное вино. Мы подавали и подливали, пока на их щеках не выступил румянец. Палящее солнце сжигало холодную смертную мглу.

Я увела Одиссея в ближайший лесок.

– Рассказывай.

– Они живы. Вот лучшее известие. Мой сын и жена живы. Отец тоже.

Но не мать.

Я ждала.

Он разглядывал свои изрубцованные колени.

– Там был Агамемнон. Когда он вернулся с войны, жена зарубила его в ванной, как быка, потому что завела любовника. Я видел Ахилла с Патроклом и Аякса с незаживающей раной, которую он сам себе нанес. Они завидовали, что я жив, но их сражения хотя бы позади.

– И твои останутся позади. Ты достигнешь Итаки. Я это видела.

– Достигну, но Тиресий сказал, что там я застану людей, осадивших мой дом. Подъевших мои припасы и посягнувших на мое место. Придется думать, как с ними расправиться. А потом смерть придет ко мне с моря, хоть я и буду ходить по земле. Любят боги загадки.

Ни о чем еще не говорил он с такой горечью.

– Нельзя об этом думать. Только измучаешься. Думай лучше о предстоящем пути, что приведет тебя домой, к жене и сыну.

– Мой путь… – сказал он мрачно. – Тиресий показал мне его. Я должен идти через Тринакрию.

Слово как стрела – поразило в самое сердце. Сколько лет уже не слышала я об этом острове? Воспоминание возникло передо мной: мои сияющие сестры, и Милочка, и Прелестница, и все остальные покачивались в золоченых сумерках, словно лилии на воде.