– Господа, мы отправляемся спасать левое крыло и наши шкуры. Постарайтесь не отставать.

Теодор мысленно выругался и пустил коня вслед за лошадью герцога. Анри и Камилла последовали за ним.

Благодаря быстрому маневру герцога Энгиенского, испанцы остановили спешное наступление, Лаферте-Сенектер получил приказ вернуться и вернулся – а что еще ему оставалось? Только покаяться, что он и проделал с присущей ему сноровкой, пообещав завтра искупить промах на поле боя любой ценой.

Теодор никогда не был в хороших отношениях с Сенектером, однако, пока герцог не слышал, поинтересовался у него, не появлялся ли Жирарден.

– Да, как я мог забыть! – хлопнул тот себя по лбу. – Он появился, и я ему сказал, что вы его искали. Мы с ним как раз обсуждали маневр, и он одобрил мою идею атаковать испанцев... – Честолюбец вздохнул.

– Где Жирарден сейчас?

– Я не видел его после начала атаки.

Герцог, пребывавший в хорошем расположении духа, простил Сенектеру самовольство и отослал обратно к левому крылу, на сей раз под присмотром маршала л'Опиталя.

Итак, охота началась. Первая попытка устроить ловушку герцогу была сорвана, но приходилось ожидать новых неприятных сюрпризов.

Герцог со свитой возвращался к первой линии. Сгущались сумерки, и вокруг один за другим зажигались костры. Людовик разослал большую часть своих людей с поручениями, и с ним остался едва ли десяток офицеров. Камилла видела, что Виллеру нервничает: он не снимал руки с рукояти пистолета и постоянно оглядывался по сторонам. Анри вел себя точно так же. Сама госпожа де Ларди чувствовала себя смертельно уставшей. Уже хотелось даже, чтобы Жирарден скорее что-то предпринял, чтобы его поймать и завершить, наконец, это скользкое дело.

– Шевалье де Виллеру! Шевалье де Вильморен!

Это прискакал тот самый гвардеец, который несколькими часами ранее вызвал Габриэля де Монро к Гассиону.

– Граф де Монро срочно просит вашего присутствия! Это дело чрезвычайной важности!

– Неужели ему удалось? – пробормотал Теодор. – Солдат, но... я не могу покинуть герцога.

– Граф велел передать, что можете, – сверкнул белозубой улыбкой гвардеец.

– Ему удалось! – возликовала Камилла. Герцог разговора не слышал, переговариваясь с адъютантом. – Езжайте, Теодор, Анри. – Ей совсем не хотелось видеть, что ее друзья сделают с предателем. Лучше она использует подвернувшуюся возможность переговорить с герцогом Энгиенским и передать ему на словах то, о чем Анна ему никогда бы не написала.

– Хорошо. – Виллеру тоже быстро принимал решения. – Госпожа де Ларди, прошу, оставайтесь рядом с его высочеством.

– Да, шевалье. Удачи!

Теодор поклонился герцогу, который отпустил его небрежным взмахом руки, и вместе с Анри отправился следом за гвардейцем. Камилла проводила друга и возлюбленного взглядом и очень кстати улыбнулась его высочеству, завершившему, похоже, все свои военные разговоры. Герцог чуть придержал своего коня, Камилла быстро догнала его, и они шагом поехали рядом.

– Я весьма... начитан о вас, госпожа де Ларди, – усмехнулся Людовик. – Моя дорогая сестра часто упоминала вас в своих письмах.

– Наверное, мне должно это льстить, но сейчас я слишком устала, чтобы как следует оценить выпавшую мне честь, – не удержалась Камилла, в последний момент сменив язвительный тон на обычный, шутливый.

– Вы действительно язва! – рассмеялся герцог Энгиенский. Свита его приотстала, чтобы дать возможность начальнику побеседовать с дамой. Кажется, его не смущал ни грохот испанских пушек, продолжавших обстреливать французский лагерь, ни суета перед битвой. Людовик был рожден для войны – теперь Камилла и сама это видела, хотя неоднократно слышала раньше от Анны. И Теодор такой же.

– Ваше высочество! – Из сумеречного леса вынырнул красивый офицер на черной лошади – как смутно помнила Камилла, чей-то адъютант. Догадка немедленно подтвердилась. – Генерал Гассион хочет переговорить с вами, но не может в данный момент прибыть сюда. Это срочно, ваше высочество.

– Что такое? – нахмурился герцог, озираясь. Сумерки еще не успели окончательно затопить долину, и испанские позиции просматривались достаточно хорошо. Там все было по-прежнему, насколько Камилла могла судить.

– Срочное и важное дело, ваше высочество, – поклонился курьер.

– Ладно. Госпожа де Ларди, вы составите мне компанию? Когда еще выпадет возможность побывать в авангарде победоносного войска! – улыбнулся Людовик.

– С удовольствием, – вздохнула Камилла. Что еще остается? Теодор велел ей ни на шаг не отходить от герцога, вот она и не отходит.

– ...Далеко еще?

– Не очень, господа. – Гвардеец следовал впереди по тропинке. В этом лесу не было ни французов, ни испанцев: он простирался до долины, разделявшей оба войска. Путники отошли уже достаточно от расположения обеих армий, и Виллеру недоумевал, отчего граф де Монро решил устроить разбирательство с предателем в такой дали от лагеря. Их бы и ближе никто не потревожил.

Деревья расступились, пропуская всадников на заросшую высокой травой поляну, и тут Теодор, обладавший слухом летучей мыши, услышал среди жужжания вечерних пчел, шелеста листьев и журчания ручейка в чаще щелчок взводимого курка.

Не медля, он поднял коня на дыбы, а следовавший за ним Анри, мгновенно все поняв, последовал примеру шевалье. Раздались выстрелы, но, к счастью, ни одна пуля не задела друзей. Зато лошадям не так повезло: коню Вильморена оцарапало бок, а лошадь Теодора, получив пулю в брюхо, захрипела и повалилась наземь, увлекая за собой всадника. Виллеру успел выбраться из седла прежде, чем упавшая лошадь придавила ему ногу – тогда его легко было бы добить.

Спешившийся Анри уже стоял рядом с пистолетами на изготовку.

– Если они расстреляют нас сейчас, будет очень обидно, – вполголоса заметил аббат, отступая за Теодором в ближайшие заросли.

– Вам следовало скакать обратно.

– И бросить вас одного? Увольте.

Вместо ответа Виллеру поднял руку и выстрелил в подлесок – туда, откуда стреляли раньше и где над кустами до сих пор вился легкий дымок. В кустах послышался сдавленный вопль, и противник ответил новым залпом. Анри мрачно выругался.

– Ранены?

– Пустяки, оцарапало. Обойдем их, Теодор.

– Одного или двоих обязательно надо взять живыми, – напомнил Виллеру, бросая на землю бесполезный пистолет и доставая шпагу. Он не чувствовал боли, не знал, ранен ли сам. В нем волной поднималось то чувство, которому он был благодарен – и не любил в себе. Слепая жажда убийства, уничтожения. «Иначе нельзя».

...Дальнейшее ему запомнилось смутно. Глупая беготня по зарослям, чье-то испуганное лицо за мгновение до смерти, кровь на клинке... Очнулся Теодор, только стоя над последним трупом, когда аббат тряс его за руку: