Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она уверила меня в том, что с близнецами, которых я родила все хорошо, что моё здоровье тоже не вызывает опасения. Очень скоро ко мне подойдёт доктор, с которым я смогу обсудить все возникшие у меня вопросы.
Я слушала ее в пол-уха, так как пыталась собрать в голове те обрывки воспоминаний, которые мелькали в памяти. Некоторые моменты были настолько не реальны, что я их смело могла отнести к ложной памяти, говорят, при стрессе такое тоже бывает.
Меня поздравили с рождением близнецов, но как такое может быть? Я помнила, что родила ребёнка дома, сама, с помощью инструктора, консультировавшего меня по телефону. Тогда откуда появился второй младенец? Мне его явно подкинули, а как тогда иначе объяснить его появление? Но это полный бред.
Я, конечно, слышала истории о том, что у некоторых женщин воруют в роддоме детей и говорят, что родился мёртвый ребёнок, а потом отдают его бездетным, хорошо заплатившим родителям. Но чтобы кому-то подбрасывали ребёнка — такого я ни разу не слышала.
Хорошо, если предположить, что второй малыш тоже мой, и я его родила, то почему я ничего не помню? И самый главный вопрос, почему ни один врач за все девять месяцев не сказал мне, что я ношу двойню? Каким образом трижды сделанное разными врачами УЗИ на разных месяцах беременности ни разу не показало наличие второго ребёнка?
Как можно было видеть одного и не видеть второго? Куча вопросов, и ни одного логического ответа. Медсестра обещала, что придёт доктор и ответит мне на все вопросы, вот только очень сомневалась, что он сможет объяснить, каким образом моя одноплодная беременность превратилась в двойню аккуратно перед родами.
Говорить о том, что я не рада такому подарку судьбы, я не стану — двое малышей — это просто замечательно, но как все же это объяснить?
Из роддома Дадо меня не встречал. Я позвонила ему за несколько дней до выписки и попросила этого не делать. Почему? Очень хороший вопрос. А потому что очень боялась за жизнь своих детей. Я уже столько раз говорила о том, что Пилар безумна, что набила оскомину вам этой фразой. Но простите, как ещё можно назвать женщину, которая маниакально вас преследует, и с этим практически ничего нельзя сделать?
А случилось следующее. Пилар (уж не знаю, каким образом ей это удалось — то ли она использовала какие-то связи отца, то ли воспользовалась его деньгами, чтобы подкупить ко-го-то из медперсонала), но как бы там ни было, ей удалось пробраться в родильное отделение. Сейчас во всех роддомах детки сразу после рождения находятся с мамами, но это в том случае, если женщине не делали операцию, или имел место какой-то другой медицинский случай с осложнением у самих младенцев. Всех крох, не достигших веса двух килограммов, помещают в закрытые кувезы, где для них создаются оптимальные условия, напоминающие те, в которых они находились внутриутробно. Вот и моих малышей поместили туда же.
Я, конечно же, каждый день, вернее несколько раз в день, ходила навещать их. И в одно из таких посещений я чуть не сошла с ума. Войдя в палату, где стояли кувезы с младенцами, я увидела странную медсестру, склонившуюся над одним из кувезов. Поздоровавшись, я подошла поближе и замерла с широко раскрытыми глазами. Девица достала из кармана огромный шприц с иглой, в котором была какая-то жидкость и, повернувшись ко мне, сняла с лица защитную маску. Я узнала в ней Пилар. Та, глядя на меня, мерзко улыбнулась, демонстрируя шприц в своей руке. А затем прижала указательный палец другой руки к своим губам, приказывая мне молчать. Я послушно кивнула, и она снова склонилась над кувезом, стала бормотать, не громко так, но очень отчётливо:
— Какие славные и милые детки, не правда ли? Говорила она, будто ни к кому конкретно не обращалась, и была в помещении совершенно одна.
— Было бы очень обидно, если бы с ними что-то случилось. Она постучала кончиком иглы об кувез, и из моего горла вырвался тихий стон.
— Не надо, — умоляюще просипела я.
— Да? — Пилар резко выпрямилась и указала иглой шприца в мою сторону.
— Да? — повторила она.
— Пожалуйста, не трогай их, — снова попросила я, протягивая к ней в мольбе руки. — Я сделаю все, что ты хочешь.
Пилар стала качать шприцем в своей руке, как маятником, переводя иглу с меня на кувез и обратно и, делая вид, будто что-то серьёзно обдумывает.
— Ну, хорошо, — вдруг на удивление миролюбивым голосом сказала она.
— Я уйду и не трону твоих ублюдков, но только с одним условием. Ты немедленно позвонишь Дадо и скажешь ему, что между вами все кончено.
— Да, — тут же согласилась я, подтверждая свои слова кивком.
— Нет, ты не поняла. — Пилар продолжила игру со шприцем.
— Я хочу, чтобы вбила в его голову мысль о том, что все действительно кончено. Понимаешь ты это? Мне не нужно, чтобы ты пообещала, а потом, выписавшись, вернулась домой, и вы снова сошлись. Никаких «долго и счастливо» для вас, ты это понимаешь?
— Но как я это сделаю?
— Не знаю, твои проблемы, шевели мозгами. — Пилар опасно нацелила иглу в сторону кувеза.
— Иначе я завтра приду сюда, и меня ничто не остановит. Ты уж поверь. А заодно запомни: если хоть слово про сегодняшний разговор скажешь, то я точно прибью твоих паршивцев. Это понятно?
Я снова кивнула. Пилар не следовало даже и говорить об этом, потому что я была настолько напугана и верила в то, что она способна на все, что уж точно не стала бы рассказывать кому-либо об этом происшествии.
— Ты сейчас вернёшься в палату, позвонишь Дадо и сделаешь так, как я сказала, и тогда твои паршивцы останутся живы.
— Хорошо.
Дважды меня просить не пришлось: я, как и велела Пилар, вернулась в палату и набрала номер, но не Дадо, а Андрея, моего хорошего знакомого, который в далёкой юности ухаживал за мной, но в серьёзные отношения это так и не вылилось. Потом он ушёл в армию, а по приходу из неё благополучно женился на очень милой девушке, но добрых отношений мы с ним не утратили. Я иногда ловила на себе его взгляд и понимала, то у него от прежних чувств что-то ко мне осталось, но будучи порядочным человеком и семьянином, он никогда не позволил бы себе ухаживать за
