– Я увижу ваш дух, пока мы будем меняться?

– Нет, не увидите. Увидеть можно, но потребуется большоеколичество энергии, а вам нельзя отвлекаться от непосредственной цели. Несмотрите ни на что, кроме этого тела; вам нужно попасть в него, начать имдвигать, смотреть его глазами, как я сказал.

– Да.

– И еще. Возможно, вас испугает вид собственного тела – либобезжизненного, либо уже заселенного мной. Не позволяйте страху возобладать надвами. Здесь должны сыграть свою роль определенное доверие и смирение. Верьте,что мне удастся вселиться в ваше тело, не причинив ему вреда, а затем я сразуже исчезну, чтобы избавить вас от постоянного напоминания о том, что мысделали. Вы увидите меня только в пятницу утром, как и договаривались. Я небуду разговаривать с вами, потому что звук моего голоса, исходящий из вашегорта, может вас расстроить. Это понятно?

– И как будет звучать ваш голос? Как будет звучать мой?

Он еще раз глянул на часы, потом повернулся ко мне.

– По-другому, – сказал он. – Объем голосовыхсвязок у всех разный. Этот человек, например, придал моему голосу глубину,которой я ранее не обладал. Но у вас, разумеется, сохранится ритмика,произношение, речевые модели. Изменится только тембр. Да, это подходящее слово.

Я посмотрел на него – долго, внимательно.

– Имеет значение, верю я в успех или нет?

– Нет, – отозвался он с широкой улыбкой. – Это жене спиритический сеанс. Вам нет необходимости воспламенять способности медиумасвоей верой. Через секунду увидите. Что еще сказать? – Он напрягся инаклонился вперед.

Собака внезапно громко зарычала.

Я успокоил ее, протянув руку.

– Вперед! – резко сказал Джеймс, переходя нашепот. – Выходите из своего тела, быстро!

Я откинулся назад, снова сделав собаке знак успокоиться.Потом приказал себе подняться и почувствовал, как внезапно все мое телозавибрировало. Тут наступило чудесное осознание того, что я и в самом делеподнимаюсь – как дух, невесомый и свободный; в поле моего зрения все ещеоставалось мое мужское тело, руки и ноги, распростертые прямо под белымпотолком, а когда я глянул вниз, моим глазам предстало поразительное зрелище:мое собственное тело неподвижно сидело в кресле. О, что за чудесное чувство –словно я мгновенно могу попасть туда, куда захочу! Как будто тело мне быловообще не нужно, как будто моя с ним связь с самого рождения была большимзаблуждением.

Физическое тело Джеймса чуть-чуть качнулось вперед, егопальцы принялись шарить по белой столешнице. Только не отвлекаться! Главное –обмен.

– Вниз, вниз, вот в то тело! – произнес я вслух, ноникаких звуков не было слышно, и тогда я без слов заставил себя устремитьсявниз и влиться в новую плоть, в физическую оболочку.

В ушах зашумело, началось сжатие, словно меня всегопропихивали в узкую скользкую трубку. Вот мучение! Мне захотелось на свободу.Но я чувствовал, как заполняю пустые руки и ноги, как тяжелеет и натягивается,смыкаясь вокруг меня, плоть, как на лицо, словно маска, опускаются те жеощущения.

Еще не понимая, что делаю, я попытался открыть глаза – но яуправлял веками этого тела, по-настоящему моргал, уставился смертными глазамина тускло освещенную комнату, на собственное тело, сидевшее напротив, на моисобственные синие глаза, впивающиеся в меня сквозь фиолетовые очки, на мою прежнююзагорелую кожу.

Я почувствовал, что задыхаюсь, – необходимо с этимкончать, но тут меня осенило: я внутри! Я попал в тело! Обмен завершен. Я несмог не сделать грубого глубокого вдоха, благодаря чему задвигалась эта броняплоти, потом я хлопнул рукой по груди, придя в ужас от ее толщины, и услышалтяжелый влажный плеск крови в сердце.

– Господи Боже, получилось! – вскрикнул я, пытаясьвырваться из окружившей меня темноты, из тенистой завесы, застилавшей сияющеетело напротив, которое теперь возвращалось к жизни.

Мое бывшее тело конвульсивно дернулось вверх, воздев руки,словно от ужаса, попав одной рукой в люстру, отчего лампочка в ней разорвалась;стул с грохотом рухнул на пол. Собака подпрыгнула и разразилась громкимугрожающим лаем.

– Нет, Моджо, сидеть, собака! – услышал я собственныйголос, исходящий из этого плотного, тесного смертного горла, тщетно пытаясьразглядеть в темноте хоть что-нибудь, и осознал, что это моя рука ухватила псаза ошейник и отшвырнула его назад прежде, чем он успел атаковать мое бывшеевампирское тело, которое глазело на собаку в полном изумлении, яростнопоблескивая голубыми глазами, расширившимися и пустыми.

– Давай, убей его, – раздался голос Джеймса,оглушительный рев, вырвавшийся из моего прежнего сверхъестественного рта.

Мои руки поднялись к ушам, чтобы отгородиться от этогозвука. Собака снова рванулась вперед, и я снова схватил ее за ошейник, до болисжав пальцами цепочку, устрашенный ее силой, насколько превышавшей силу моихрук. О боги, придется заставить это тело работать! Это всего лишь собака, а я –сильный смертный мужчина!

– Прекрати, Моджо! – взмолился я, когда он сдернул менясо стула и повалил на колени, что оказалось весьма болезненно. – А тыубирайся отсюда! – взревел я. Колени ужасно болели. Голос был слабым иглухим. – Убирайся!

Существо, что раньше было мной, проплясало мимо, взмахиваяруками, и врезалось в дверь черного хода, разбив окно и впустив в комнату порывхолодного ветра. Собака обезумела и не желала слушаться.

– Вон отсюда! – снова выкрикнул я и, оцепенев от ужаса,увидел, как это существо попятилось и вывалилось прямиком в открытую дверь,круша дерево и оставшееся стекло, а потом поднялось с крыльца в заснеженнуюночь.

В последний момент я увидел, как в вихре кружащегося снегаон отвратительным видением застыл в воздухе над ступеньками. Потом егоконечности задвигались более слаженно, словно он плыл по невидимому морю. Онвсе еще таращил бессмысленные голубые глаза, словно не мог придать выражение ихсверхъестественной плоти, и они сверкали, словно два пламенеющих драгоценныхкамня. Его рот – бывший мой рот – растянулся в бессмысленной улыбке.

И он исчез.

Я перевел дух. Комната заледенела, зимний ветер пробрался вкаждый уголок, свалив медные горшки с витиеватой подставки и отметя их к входув столовую. Внезапно пес затих.

Я осознал, что сижу рядом с ним на полу, обнимая его правойрукой за шею и положив левую на мохнатую грудь. Каждый вдох причинял мне боль,я щурился, потому что снег мело прямо мне в глаза; я был загнан в этотело, набитое изнутри свинцовыми гирями и клопами, а холодный воздух щипал мнелицо и руки…