на сварку насмотрелся? Почему боль настолько сильная, что я готов получить по тому странному оружию в каждый бок и даже в лоб, лишь бы не испытывать очередной болевой приступ?

— Дерьмо… — процедил я, чувствуя, как только что во мне умерло что-то детское и наивное, касающееся федеральной службы дознания.

Браском пискнул. Этот звук отвлек меня, заставил расслабить перенапряженные мышцы и с шумом выдохнуть.

Вот так-то лучше. Вот так-то лучше…

Сделав еще два глубоких вдоха-выдоха, я повторил умывание ледяной водой, а следом воспользовался пахнущим жасмином мылом, будто следы болевых слез еще могли остаться на моих щеках. Закончив, снова глянул в зеркало — только чтобы убедиться в том, что умывание не смогло исправить невероятный цвет моих глаз. Такими только детей пугать — до икоты. Вытерев мокрое лицо синим полотенцем, сбросил его в плетенную корзину и вернулся в зал, стараясь смотреть себе под ноги. Не хотелось привлекать внимания к своим глазам.

Не вышло — меня уже ждала та самая «смущающаяся» девушка. В ее руках тот же лакированный поднос, а на нем… черные очки. Круглые линзы, блестящая серебряная оправа, простые дужки с черными заушными окончаниями.

— Подарок от заведения дорогому гостю, — прощебетала девушка.

Что-то то самое детское и глупое в душе потребовало отказаться от полезнейшего предусмотрительного дара, но взрослый человек во мне победил, шикнул на малыша-гордеца и коротко поблагодарил. Стоило прикрыть глаза темными линзами, и они тут же испытали нешуточное облегчение. Еще через несколько секунд исчезли вернувшиеся было отголоски головной боли. Похоже, яркость освещения и головная боль связаны напрямую.

— Спасибо, — повторил я. — Вы не были обязаны.

— Вам спасибо, — улыбнулась девушка, и на этот раз ее улыбка показалась мне искренней. Продолжая улыбаться, она указала глазами на поднос. — Возможно, вам это покажется интересным, мистер Градский.

На подносе лежал одинокий листок бумаги с несколькими строчками, написанными от руки каллиграфическим красивейшим почерком. Пробежав глазами по тексту, я кивнул и забрал листок.

— Пригодится.

— Им можно звонить или писать в любое время. Они бизнесмены.

— Так и сделаю, — кивнул я, осторожно обходя девушку.

Мягким движением она взяла меня за локоть и чуть надавила, останавливая:

— Быть может, вам лучше отдохнуть, мистер Градский? По соседству прекрасный тихий ЖилМод. Мастер Пэн гарантирует полную безопасность.

— Я выгляжу настолько плохо? — вздохнул я, чуть опуская очки и глядя на девушку поверх них.

Она легко выдержала мой наверняка жутковатый взгляд и мягко кивнула:

— Да, мистер Градский. Вы выглядите просто ужасно.

— Хорошо, — сдался я. — Буду благодарен за место, где я смогу отлежаться.

— Я провожу…

Накатившая слабость ударила в первую очередь по ногам, и я невольно облокотился на плечо хрупкой девушки. Плечо оказалось округлым, тонким, но при этом стальным, если верить ощущениям моей ладони. С таким же успехом я мог облокотиться о стальную трубу. А она, похоже, даже не заметила моей немалой тяжести, легко выдержав нагрузку.

— Вот же черт… — пробормотал я, сгорая от стыда. — Прошу прощения…

— Все в порядке, — отозвалась она, кивая еще одной заторопившейся к нам девушке в платье синего цвета. — Все хорошо, мистер Градский…

Надо отдать мне честь — я не вырубился. Сумел как-то выкарабкаться из темной ямы забвения, что уже смыкалась над головой. Преодолел слабость, выпрямился поровней, относительно неплохо преодолел расстояние до действительно оказавшегося совсем рядом жилого модуля, предупредил Лео о своих чуть изменившихся планах и, упав на односпальную кровать у стены, задремал. Не отрубился, не заснул, а именно что задремал вполглаза. Вибрировал браском, получая все новые сообщения, с экрана на стене лилась печальная струнная мелодия, пахло крепко заваренным чаем, а моего лица касались легкие струи прохладного воздуха, исходящего от замаскированной под распахнутое окно вентиляционной системы. Настоящий рай — в таком грех не подремать.

Меньше чем через час все резко прекратилось — слабость, легкая тошнота, зачатки головной боли. Все это исчезло, и я немедленно уселся на застеленной цветастым покрывалом кровати. Оценив самочувствие, удивленно хмыкнул — я полон бодрости и желания ворочать делами. Еще готов прямо сейчас пробежаться с тяжелым рюкзаком за плечами, а следом провести силовую тренировку.

Не успел я встать, как никуда не девшаяся девушка из лапшичной принесла чашку чая. Глянув на нее, я удивленно заморгал. Несомненно, один и тот же человек. Но при этом совсем другой. Вместо традиционного национального платья на ней яркая футболка из тех, что со слишком широкой горловиной и все время сползают на плечо. Футболку дополняют в меру короткие шорты, длинные полосатые чулки доходят до середины бедра, а волосы забраны в молодежную прическу. Убран лишний макияж. И из фарфоровой куклы она мгновенно превратилась в живого и ставшего еще красивей человека. В чашке обнаружился не чай, а какой-то кисловатый и очень приятный на вкус напиток. Отпив половину, я хрипло поблагодарил, отведя взгляд от ее левого плеча — футболка немного сползла и обнажилось место стыка стали и основания шея. Вместо плеча у нее протез, и, судя по виду, вряд ли это гражданская модель.

Усевшись на одну из разбросанных подушек, она небрежным кивком ответила на мои слова и, тряхнув головой, рассмеялась, стягивая воротник футболки с принтом пониже. Да… все плечо представляло собой сложный механизм, что резко контрастировал с молодым подтянутым телом.

— И вся левая рука, — улыбнулась она. — Я Тико. Ты Тим.

— Ты совсем… другая, — кашлянул я, протягивая ей опустевшую чашку.

Она пожала плечами:

— Работа есть работа. Хочешь спросить про руку?

— Это было бы грубо с моей стороны.

— Я давно привыкла. И это случилось давно. Мы с мамой выходцы из Внешнего сектора. Мама прожила там половину жизни. А я только до семи лет. Там, во Внешнем секторе, я и попала под случайно сработавшую старую аварийную переборку. Мы с другими детьми играли в коридоре, когда переборка резко захлопнулась. Так я потеряла левую руку, большую часть плеча и младшего брата Джиана…

— Господи…

Она снова пожала плечами:

— Это было давно. Я бы осталась калекой. Но случились перемены, и всеми делами в нашей общине занялся мастер Пэн. Первым делом он постарался вытащить каждого из нас из ада Двенадцатого сектора. Мы все обязаны мастеру Пэну.

— Там все так плохо?

— Больше, чем плохо, — легко ответила она. — Трущобы. Гетто. Руины. Нелегальные скупщики внутренних органов кромсают детей в полутемных бараках. Всем заправляют банды, хотя сейчас сектором рулят Нули.

— Нули?

— Жестокая банда отморозков. И они быстро растут. А еще там повышенный радиационный фон, частые мутации, отравленная вода, кое-как работающие системы вентиляции и шныряющие повсюду огромные крысы, что убивают даже взрослых. Люди батрачат