Но учтите, наследственная масса должна остаться на месте, и речи быть не может, чтобы раздавать её по кусочкам.

— Уж вы никак не можете обвинить меня в том, что я у вас хоть кусочек этой наследственной массы украла! — возмутилась я.

— Хотя очень хотелось, правда ведь? — ехидно вмешался прокурор. — Пани как-то забыла, что мы — полицейское учреждение, а не филателистический магазин, так что ничего удивительного, что у нас могло и не оказаться этого… вашего… Вот если бы пани понадобились наручники или ещё что в этом духе — всегда пожалуйста.

Мне очень хотелось предложить ему самому заковаться в свои наручники, но я не стала терять драгоценное время.

Посовещавшись с коллегами, комендант достал из сейфа четыре кляссера покойного Фялковского, аккуратно завёрнутые в картон и перевязанные шнурком. Они были покрыты восемью печатями. Это сейф? Я бы не распознала его среди других шкафов.

— Вам придётся потом снова все опечатать, — предупредила я.

— Мы учитываем это, — сухо парировал комендант.

При этом он и не дрогнул, то есть не бросился искать лак и печати. А я принялась за дело.

— Нельзя было опечатывать без хавида!

Пусть хоть одна моя марка сохранится. Если нет возможности купить её сейчас, подожду, когда будет можно. А пока хотя бы как следует предохраню её, чтобы не испортилась и сохранилась в лучшем виде.

И я развила оживлённую деятельность. Вытащила из сумки твёрдую подкладку, хотя в ней не было никакой надобности, но надо же пустить им пыль в глаза! А вот пачка хавидов в двух размерах, хотя я прекрасно знала, какой кусочек мне потребуется. Скотч тоже без надобности, обложки от австралийских марок, чтобы скрыть в них заменяемый блочек-1 Об, два пинцета и ножнички. Пинцеты и ножницы я предусмотрительно положила на самое дно сумки, для того чтобы остальным барахлом устлать полицейский стол. Куча получилась такая, что в ней можно было с успехом скрыть даже Калашников.

Комендант тем временем развернул запакованные и опечатанные четыре кляссера Фялковского. И — чтоб их гром поразил — вся свора легавых не сводила глаз с моих рук!

Как я жалела, что не овладела в своё время навыками иллюзиониста, которому ничего не стоит превратить один предмет в другой, вытащить из шляпы вместо букета цветов, например, за уши кролика и тому подобное. Вот сейчас мне пригодились бы такие способности Что ж, приходилось действовать, прибегая к примитивным хитростям. Сто лет копалась я в кляссерах, якобы позабыв, где находится блочек-105, надеясь, что полицейским надоест и они займутся своими делами. Где там! Торчали рядом и по-прежнему следили за моими руками.

К сожалению, кляссеров было всего четыре штуки, так что эта хитрость заняла у меня немного времени. И это было моей ошибкой, наверняка прокурор прекрасно помнил, что в прошлый раз я моментально отыскала нужную мне марку. Поэтому, когда я извлекла проклятую из последнего кляссера, он язвительно хмыкнул. Хорошо хоть, что никак не прокомментировал.

Взяв в каждую из рук по одной пачке хавидов, я демонстративно их примерила, хотя отлично знала, который именно из кусков этого прозрачного материала подойдёт в данном случае, и начала поучительную лекцию.

— Вот видите, — сказала я, вложив драгоценную мирку между чёрной подкладкой и прозрачным целлофаном, и, хотя очень старалась, у меня это получилось излишне ловко, — вот видите, на чёрную часть хавида кладётся марка и прикрывается прозрачной частью, через которую ни малейшая пылинка не попадёт на марку, если, разумеется, аккуратно и тщательно заклеить концы. Вот так. Сейчас повторю все ещё раз, чтобы запомнили, как положено обходиться с филателистическими раритетами, которым нет цены. Смотрите внимательно, так это…

И я принялась копаться в австралийских об ложках.

В этот момент в помещение ворвался сержант, если не ошибаюсь, по фамилии Гжелецкий.

— Тот из Варшавы пересекает границу! — крикнул он.

И тут мне следовало воспользоваться предоставленным судьбою случаем, блочек-105 сунуть в пачку хавидов, а из австралийских обложек молниеносно извлечь заранее заготовленный блочек-106, помахав им перед носом полиции.

К сожалению, судьба не помогла, и в этом виновата не только я. Правда, комендант, позабыв о марках, ринулся к двери, но прокурор бдил.

И прежде чем я что-либо сообразила, он вырвал у меня из рук все — блочек-105 в хавидах, блочек-106 в австралийских обложках. Захлопнул открытый кляссер, сгрёб все в кучу и сунул на полку сейфа, мгновенно захлопнув его.

— ..должно выглядеть! — закончил он за меня. — Благодарим пани и запечатаем все как должно. Спасибо! А сейчас извините.

Конечно, я бы могла протестовать, могла бы поднять крик, заявив, чтобы не смели запирать в сейфе второй блочек-1 Об, привезённый мною специально в учебных целях, что я требую немедленно мне его вернуть, но что-то подсказывало мне, что не стоит этого делать, тем более что блочек-106 меня не очень-то волновал. А если совсем честно, так мне было на него вообще наплевать, и не стоило из-за него поднимать шум и разоблачать себя. Пусть пока полежит в полицейском укрытии вместе с остальными марками.., как это.., наследственной массы. Правда, я увеличила эту самую массу на единицу, мой собственный блочек-1 Об, чего совсем не собиралась делать, но уж так получилось.

Нет, они не вышвырнули меня сразу, дали возможность собрать все бебехи со стола, весь этот марочный мусор, который я привезла для камуфляжа. Ну, я и собирала не торопясь. А может, боялись, что я опять их в чем-нибудь обвиню (помнили мои «гарпагоны»), так что предпочитали, чтобы свои вещи я собирала сама. Я тоже сама этого хотела и собирала как можно медленнее, то и дело неловко роняя на пол какую-нибудь бумажку. Надо же было мне услышать, чем в конце концов закончится дело с тем, который пересёк границу! Впрочем, мне и притворяться особенно не пришлось, для меня всякая уборка была тяжким трудом, все валилось из рук.

Сначала глины торчали у стола, но когда поняли, сколько это займёт времени, махнули на меня рукой и занялись своими делами, благодаря чему я получила возможность выслушать рапорт и несколько распоряжений.

Оказалось, что из четырехсот с лишним типов, выковыренных ими из гостиниц, трое были Якубами. Один приехал из Катовиц, второй из Познани, третий из Варшавы. Кроме того, по возрасту подходил лишь один, а именно варшавянин. Остальным Кубам было далеко за сорок, а, согласно показаниям подозреваемых, наш Куба и тридцати не достиг. Конечно, насчёт возраста человек может и ошибиться, но не женщина. И для Марленки, и для Хани мужик старше сорока пяти уже старый хрыч. Женщин можно понять. В этом возрасте мужик, как правило, уже женат, так что другого определения и не заслуживает.

Варшавский Якуб, обнаруженный только накануне, оказался неуловимым. Якуб Заграйчак проживал по адресу, указанному в бюро регистрации гостиницы, было ему двадцать девять лет, женат, имел ребёнка. В квартире никого не было.