Я невольно глянула на Гражинку, свидетельницу встречи пана Хенрика с паном Гулемским.

— Нет, — решительно тряхнула головой девушка. — Гость показался взволнованным, но никак не пьяным. Я не знаю, как этот ваш Гулемский выглядит, но, возможно, это был он.

— Пусть глины покажут его Гражинке со спины! — предложила я.

— Полагаю, не станут возражать, покажут. Моё участие явно вызвало в них желание доказать, что и сами не лыком шиты, — сказал Януш. — Вот они и постараются составить обвинительное заключение так, чтобы комар носа не подточил.

Ведь может оказаться, что коллекцию Фялковского разглядывал не Гулемский, а кто-то другой, и этот другой может стать очень важным лицом для следствия. Гражинка в числе прочего нужна им и для этой очной ставки.

— Я согласна! — с мужеством приговорённого к смерти произнесла девушка. — Куда мне явиться?

— Если вернёшься домой, наверняка тебя там уже кто-то ждёт…

— Мы ещё не закончили корректуру.

Я проверила в компьютере номер страницы.

— Две трети работы мы с тобой сделали. Если ты хочешь отделаться от приставаний следователей, корректуру закончим завтра. Разве что тебя посадят… Ты как думаешь, Януш? Может, тогда лучше с корректурой покончить сегодня?

На всякий случай. А если не посадят, но задержат на несколько дней для допроса, пусть даже на одну «долгую ночь беседы», — нам это тоже ни к чему…

Януш энергично запротестовал:

— Кончай молоть ерунду. Ни сажать, ни задерживать на всю ночь Гражинку никто не собирается. Скорей всего, ей вручат повестку с вызовом на завтрашнее утро. И она не сбежит, потому что с сегодняшнего дня за ней установлена слежка.

— Ещё чего! — возмутилась Гражина.

— Зачем? — удивилась я.

— Патрик может пытаться встретиться с ней, — усаживаясь в кресло, со вздохом пояснил он. — Следствием установлено, что у него давно нет другой девушки, кроме Гражинки. Значит, она — самый близкий ему человек. И логично предположить, что он захочет увидеться с близким человеком.

— Не захочет, — опять неживым голосом произнесла Гражина. — И я не хочу.

— Ты, может, и не хочешь, да он об этом не знает, — раздражённо вырвалось у меня.

— Знает. Должен знать.

— Ну так они не думают: знает он или не знает, — подхватил Януш. — И рассчитывают прихватить молодого человека, когда тот сделает попытку встретиться с любимой. Самая распространённая ошибка, чему тут удивляться.

— Кстати, прекрасный случай убедиться в его умственных способностях. Если хоть что-то соображает, не станет предпринимать никаких попыток, а если предпримет — дурак он, и все, — прокомментировала я.

— Мне-то какая выгода от этого? — выходя, обернулась Гражинка.

— Самая прямая. Будешь знать, с кем имеешь дело. И если уж он окажется негодяем, тогда и жалеть не о чем и не о ком.

— Я и без того знаю, что жалеть не о ком.

Видит бог, я ещё многое могла бы наговорить, но, кажется, впервые в жизни не знала, что и как сказать. Вряд ли какие-то слова могли утешить девушку. Во всяком случае, решила я, сейчас не время для философских рассуждений.

Януш поднялся с кресла.

— Пойду, пожалуй. Я вроде бы, как это поделикатнее выразиться, малость проголодался, — смущённо произнёс он. — Надеюсь, доложил вам обо всем. Наследство черти взяли. Твой блочек на месте, не беспокойся. И ещё сохранился шанс найти Кубу, последнего свидетеля…

— Коронного свидетеля, черт бы его побрал, — пробурчала я.

— Можно и так сказать, — не стал возражать Януш. — И ещё не исключено, что одна из девиц скажет что-нибудь существенное. Больше всего надежд на Марленку, завтра с ней ещё раз побеседуют. Вечером я вам обо всем доложу.

— Почему ты не покормишь его? — спросила Гражинка, вернувшись за корректурой.

О, хороший вопрос. Похоже, девушка вылезает понемногу из пропасти, раз способна думать не только о своём Патрике. А главное, доказала, что способна слышать и понимать человеческую речь, причём реагирует нормально.

Только вот вопрос задала неприятный.

— Потому что нечем, — вежливо пояснила я. — В холодильнике только замороженные продукты, ну ещё есть яйца. Так яичницу он и сам сумеет себе приготовить, к тому же съест спокойно, никто не будет мешать его пищеварению, задавая глупые вопросы. А на чай — милости просим.

— Если вам так хочется, — живо отозвался Януш, — съем быстренько яичницу и приду.

Оказывается, он все ещё не ушёл.

— Хочется! — ни секунды не колебалась я, ибо как раз в моей голове зародился поистине дьявольский замысел. Как-то так, сам по себе зародился, из ничего. Возможно, мною руководило желание как можно скорее покончить с этим надоевшим делом.

А что, если Патрик замочил Кубу? Если Патрик был первым, а Куба заявился сразу за ним и стал свидетелем недоразумения с тётей… А Патрик, не будь дураком, под каким-нибудь умным предлогом заманил Кубу в какое-нибудь пустынное место и радикально заставил замолчать, труп же.., что с трупом? Да мало ли что можно сделать с трупом! Труп бесследно исчез — и все.

Для этого имеется множество способов. Сомневаюсь, чтобы Патрик всегда, предвидя такой случай, носил с собой серную кислоту, чтобы растворить труп, но маленькая сапёрная лопатка могла у него быть? Как у каждого автомобилиста. Аккуратно вырыл ямку, закопал — и делу конец. И никому до сих пор не пришло в голову искать тело Кубы по окрестным лугам, лесам и оврагам.

Наоборот — чтобы Куба прикончил Патрика — такого просто не могло быть. Я лично видела живого и здорового Патрика несколько дней тому назад. И Гражинка видела, и глины.

Это Куба исчез сразу же после убийства и до сих пор его никто не видел.

Мысль была так ужасна, что я, не осознавая, что делаю, уставилась на Гражинку с таким выражением, что девушка не могла не почувствовать терзавших меня опасений.

— Что случилось? — испугалась она. — Почему ты на меня так смотришь? У меня тушь потекла или что другое произошло?

Легче всего было сказать про тушь, да не люблю я лгать. Излагать же без достаточных к тому оснований столь жуткие для девушки предположения я не решилась.

— Подождём Януша. Я не спросила его, задавали ли они кому-нибудь вопрос, который меня беспокоит. Пусть нажмут на Марленку, надо ему подсказать. Честно говоря, я бы хотела вернуться к корректуре.

— Знаешь, все эти запятые и опечатки представляются мне такими милыми, так успокаивают…

— Когда имеешь дело с убийством, успокаивают даже тире.

— Но ты же не выносишь тире. Как и точки с запятой.

— Не выношу, предпочитаю преступление. Правда, не такое, как наше, уж очень оно изматывает и связано с близкими мне особами, и все же я бы его.., если бы не болгарский блочек.., ну да ладно. Знаешь, я так о нем беспокоюсь, места себе не нахожу. Решила непременно поменять на идентичный и даже придумала предлог. То есть не придумала, предлог настоящий, не придуманный… Тьфу, совсем запуталась. Когда не хочешь говорить правды, лучше помолчи! Сколько раз себе твердила это.