кто-то вообще до сих пор пользовался компьютерами. С тем же успехом можно сразу покупать продукцию, произведенную в аду, которая, надо признаться, была довольно дорогой, зато в нее никто не вселялся. Кроме того, Мона считала намек на яблоко грехопадения весьма забавным для логотипа фирмы.

Наконец принтер со скрипом выполнил свою работу, и теперь на коленях у Моны лежала толстая стопка бумаги. Половину бланков она вручила Бальтазару, чтобы тот их заполнил.

– И на этом я исчезаю. Дай мне свою карточку, чтобы я отметил тебя сегодня вечером в музее. Вам наверняка еще нужно кое-что доделать. – Борис встал с кровати, и Мона передала ему свой пропуск.

– Спасибо. И пожалуйста, не натворите какой-нибудь ерунды, я скоро приду.

– Само собой, – Борис ей подмигнул. – Ну, пошли, Бен! Мы уходим! – От звона связки ключей тот запрыгал по кругу, после чего, виляя хвостом, побежал за Борисом.

Дверь захлопнулась, и Мону снова окутала тишина. Потому что по крайней мере в одном следовало отдать Бальтазару должное: он не шумел. Она в очередной раз вздохнула при виде его хмурого выражения лица, сосредоточенного над документами, и лапочка-единорог у него на толстовке выглядел таким же недовольным. Надо было все-таки купить розовые спортивные штаны, насыщенный черный цвет делал прикид Бальтазара почти стильным. Его волосы высохли, и черные, как эбеновое дерево, кудри длиной до середины шеи послушно лежали, зачесанные назад. Другим для этого понадобился бы фен или целая куча геля для укладки, он же просто так жил. Мысль о том, как он часами стоит перед зеркалом, чтобы выглядеть так безупречно, взорвалась у Моны в голове, и она с завистью вздохнула.

– Не можешь сегодня на меня насмотреться, ведьма? У тебя что, фетиш на такие штучки? – Он ухмыльнулся, указывая на сердитого единорога у себя на груди.

– Должна признать, в этом что-то есть.

– Правда? Что ж, буду тебе благодарен, если в следующий раз приготовишь и нижнее белье, спортивные штаны слегка… м-да.

Мона покраснела и кивнула. Ее голова тут же скрылась за бланками. Лучше поторопиться, Бальтазар наверняка телепортирует ее сразу на работу, но пока она тут все доделает, то в любом случае опоздает. Он же как-то слишком уютно устроился на ее кровати.

– Ты поразительно редко вызывала меня всю неделю, – пробормотал он и уставился в потолок, в то время как Мона изучала информационный лист на тему сделок с демонами. Увы, на сделки это мало походило. Выглядело скорее как брошюра о заключении брака.

– Борис сейчас живет в подвале и очень помогает, – задумчиво ответила Мона, после чего опустила документы и вздохнула. – А еще последние несколько дней я, возможно, душила себя видеоиграми. А ты?

У Бальтазара вырвался хриплый смех:

– Да, я занимался примерно тем же.

– Мы поладим, да? – спросила у него она, однако на его комментарий предпочла не реагировать. Издав подозрительно человеческий стон, он выпрямился, и теперь уже Мона ненадолго уставилась в потолок. У этих спортивных штанов действительно чересчур тонкая ткань.

– Абсурд, полный абсурд, но в этом тоже что-то есть, – откликнулся демон и вновь рассмеялся.

Когда Мона покосилась на него, то увидела, что его глаза опять блестят от удовольствия. Он был определенно привлекательным, но пробуждал у Моны интерес только тогда, когда у него на щеках появлялись эти ямочки от смеха и он бросал на нее такие пристальные взгляды. Его манера заботиться о ней и участливые слова делали его привлекательным. Вероятно, поэтому Мона так редко влюблялась. Красивое лицо – это хорошо, но когда на тебя вот так смотрят – это сексуально.

– Ты опять так пялишься, ведьма. – Прозвучало не нагло, как обычно. В этом тоне скрывалось подмигивание, флирт, и Мона боролась с собой, чтобы не ответить ему.

– Ты и сам пялишься, – парировала она и, невзирая на все старания, расплылась в улыбке.

– Должен же я знать, как выглядит моя будущая жена. – Очевидно, Бальтазар хотел, чтобы это прозвучало серьезно, однако его голос дрожал от подступающего смеха.

– Каково это, когда какая-то дрянная ведьма обманом заставляет древнего бога вроде тебя на ней жениться? – Мона сжала губы в тонкую ниточку, но хихиканье все равно вырвалось наружу.

Указав на толстовку с единорогом, он засмеялся, наверно, самым притягательным низким смехом, который Мона когда-либо слышала. Вероятно, даже демоны рано или поздно слетают с катушек, если им слишком сильно докучать. И она не могла не признать, насколько ее это в нем привлекало. Если бы не угнетающие последствия брака, всего хаоса, который она устроила… скорее всего, Мона бы расслабилась и легла на кровать рядом с ним. Однако какой-то воспаленный нерв до сих пор пульсировал у нее в голове и не собирался сдавать позиции в ближайшее время. Ничего подобного в своем будущем Мона не представляла, и ее пугала грозная неуверенность в том, что это все будет для нее означать.

* * *

Воспользовавшись странно хорошим настроением Бальтазара, она попросила его перенести ее в музей. Он безропотно доставил ее прямо в подземелья, и Мона сумела незаметно скрыться в служебных проходах. Да что на него нашло? Она подозревала худшее. Этот брак в итоге будет стоить ей не только всех нервов. Сейчас ей срочно требовался женский разговор. К счастью, она находилась в непосредственной близости от коридоров Бербель.

Подземелья под Франкфуртом были объявлены запретной зоной, потому что обитающие там драуги считались одним из самых опасных видов нежити. Факт, о котором огненная ведьма могла совершенно не беспокоиться. Зомби горели как солома. Она зажгла маленький огонек, который залил старинные камни зловещим фиолетовым светом. Ее туфли на высоких каблуках издавали резкий стук, эхом отдающийся от стен. Но всего через пару шагов каблуки ступили на розовый ковер, и Мона свернула в особенный угол подземелья. Бербель здесь хоть и не жила, но обитала. Яркий неоново-розовый диван стоял у выкрашенной в тускло-розовый цвет стены, заклеенной постерами с Заботливыми мишками[14] в образах скелетов. С потолка свисала дешевая пластиковая люстра. Она отбрасывала на садовую мебель блики своими украшениями за один евро. На расшатанных стульях лежали пожелтевшие подушки для сидений, расшитые бабочками и слонами. Слово «попса» проявилось, взорвалось и облепило все стены подземной комнаты. Среди всей этой мебели, которая казалась живой из-за расцветки, в персиковом кресле-мешке восседала Бербель в светлой балетной пачке и пила из воображаемой чашки. Захлопали большие черные ресницы. Скелетиха прикрепила к своим глазницам подвижные веки от какой-то куклы, правда, без глазных яблок, зато ресницы оказались сверхдлинными. Из-за этого она казалась очень живой. Бледный череп