– Где? – не поняла соседка.

– А вот тут!! И еще тут!! И здесь!!

С этими словами Ирина принялась наотмашь лепить соседке звонкие пощечины. Та, обалдев от неожиданности и боли, попятилась в прихожую, даже не пытаясь закрыться руками. Мне понравилось, как Ирина била правой – хорошие удары, от плеча, по крутой дуге. С левой руки получалось чуть хуже, но если немного поработать над техникой, то тоже будет хорошо.

– Пошла вон, овца стриженная! – Шлепки ударов и голос Ирины доносились уже из прихожей. – И никогда сюда больше не приходи!

– Дура ты!! – вопила соседка. – Жизнь идет, а ты чего-то ждешь, тянешь!! А ведь уже стареешь, и дождешься, что вообще никому не будешь нужна!! Отгородилась стенами и гниешь тут заживо…

Хлопнула дверь, и всё сразу стихло. Я поставил кастрюлю с картошкой на плиту. Вошла Ирина, села на прежнее место и снова занялась листиком салата. Лицо ее было спокойным, умиротворенным, я бы даже сказал вдохновенным, будто она только что вернулась с концерта классической музыки.

– Что случилось с городом, Кирилл? – спросила она задумчиво. – Может, наступает конец света? И вот-вот на нас обрушится огромная волна. И всё затопит. И всплывет только мусор. Чьи-то поношенные шлепанцы. Рваные панамы. Обрывок какой-нибудь газеты… Это всё, что останется от человечества…

Она встала, порывисто прильнула ко мне, закрыла глаза и прошептала:

– Обними меня крепко-крепко. Только не говори ничего… Вот так, спасибо. А теперь уходи. Уходи домой. И, пожалуйста, сегодня мне уже не звони. Я буду спать.

Глава двадцать вторая. Лодку и врача!

Я возвращался домой уже в сумерках. Дождь не утихал, да я от него и не прятался. Наверное, я уже привык ходить в мокрой одежде, и она не причиняла мне слишком больших неудобств. Я чувствовал себя опустошенным. Мне казалось, я потерял что-то очень ценное. Я вернулся в жизнь Ирины, но нашел там такое же одиночество, что царило и в моей душе, да еще тоску и боль. Мы даже не успели как следует поговорить. Город сошел с ума, а какой может быть разговор среди сумасшедших?.. Да, Ирина одинока. Потому что она однолюбка, она патриархальна и немодна, она инерционна, и верность ей дается очень легко, без каких бы то ни было нравственных усилий, без изнурительной борьбы с соблазнами и искушениями. Ибо ее душа наполнена любовью под завязку – не то, что соседку с Никитой, даже семечко не втиснешь! И я знаю об этом. Уже много лет знаю об этом. И много лет прошу Бога дать мне любовь, но сердце мое по-прежнему холодное, и я не знаю, что делать. Ничего не остается, как просить у Ирины прощения. А она все понимает, и уже ничего не ждет, а только тихо и незаметно любит…

Я зашел в подъезд, открыл почтовый ящик. Мне на руку съехала кипа рекламных газет и счета. Газеты, казалось, состояли из одних заголовков – один другого больше и крикливее. «ДЕТСКИЙ ПРАЗДНИК ОБЕЩАЕТ СТАТЬ СОБЫТИЕМ СТОЛЕТИЯ!», «ЗАВТРА ВОЛШЕБНЫЙ ГОРОД ПОСЕТЯТ БОЛЕЕ 20 000 ЧЕЛОВЕК!» Поднимаясь по лестнице, я стал просматривать счета, и тут мне под ноги упал какой-то маленький предмет, похожий на желудь. Я наклонился и поднял амулет на дешевой цепочке, покрутил его, разглядывая со всех сторон запрессованный в овальную плетенку черный камешек вроде агата.

Это был амулет Пацана. Во всяком случае, это был такой же амулет, что носил на шее Пацан. Я обернулся, прислушался. Из квартир доносились приглушенные разговоры, музыка, на втором этаже лаяла собака. Я беззвучно пошел наверх. Значит, Пацан сошел с яхты на берег. Один или со всей бандой? Он остался верен своим манерам, подкинув мне эту «визитную карточку». Выпендрежник! Герой Дюма подкидывал своим жертвам черные тюльпаны. Пацан, за неимением тюльпана, сунул в мой почтовый ящик амулет с черным камнем. Мальчишка, пацан! Кличка как нельзя точно определяла его характер. Хоть бы записочку к амулету приложил, где изложил бы, чего от меня хочет и к чему мне готовиться. Но с записочкой будет уже не так страшно. А черный амулет – немногословен и загадочен. Конечно, напугал он меня жутко!

Открывая дверь, я уже слышал, как заливается трелью телефон. Ага, сюрпризы продолжаются! Наверняка это он звонит! Сейчас скажет: «Ты чего так долго поднимаешься, узкоглазый?» Если звонит Пацан, то можно быть уверенным, что сейчас он сидит в каких-нибудь мокрых кустах рядом с домом, откуда хорошо виден подъезд.

Я зашел в квартиру, скидывая на ходу туфли. Свет в комнате включать не стал, подошел к окну. Может быть, мне удаться увидеть его? Телефон настойчиво пиликал. На дисплее высветился незнакомый номер. Судя по коду, звонили с мобильника. Я осторожно сдвинул край шторы, посмотрел на скудно освещенные мокрые деревья, усыпанные блестящими, словно лакированными листьями. Никого не видать. Я подошел к телефонному столику и поднял трубку.

– Кирилл, – раздался тяжелый голос, словно человек, который говорил, поднимался по лестнице. – Это я…

Нет, это голос не Пацана. Да и не стал бы он обращаться ко мне по имени. Ненавижу, когда человек, который мне звонит, представляется «это я». Так представляться позволительно разве что самому близкому другу. В крайнем случае, начальнику, который считает, что подчиненные должны узнавать его по голосу.

– Ну да, привет, – растерянно ответил я.

– Всё в порядке. Они ушли… – продолжал тот же голос. «Может быть, это Дзюба?» – пронеслось у меня в голове.

– Это замечательно, – наобум ляпнул я.

– То есть, не ушли, а уплыли… Плохо только, что немного подранили меня. Думал, что ничего страшного, но почему-то лихорадит… Управлять яхтой не могу… Врача бы мне…

Так это Игнат!! Я зачем-то включил свет, словно этот странный человек в серой робе находился сейчас в моей комнате.

– Ты где?! – выпалил я. – Откуда звонишь?!

– С яхты, конечно, откуда же… Привези врача, Кирилл, а то помру…

– Куда привезти, Игнат? Где яхта стоит?

– Знаешь мыс Видный? Я рядом, на якоре. Прихвати с собой надувную лодку… Только, пожалуйста, осторожно, чтобы не выследили. Они меня в покое не оставят. И дай на всякий случай номер твоего мобильного. Через справочную я смог узнать