Появление Рэдхорса испугало меня. Этот будет копать. Настоящий легавый. Кепка «Денвер наггетс» съехала набок, джинсы и футболка в грязи, будто он только что после садовых работ, но внешность часто обманчива, это я точно знал.

Рэдхорс закурил и направился к полицейскому.

— Пошли отсюда, — тихо сказал я Амбер, и мы заспешили прочь по улице.

Только мы завернули за угол, Амбер схватила меня за руку, затащила под просторный навес у входа в школу. Прижала к стене:

— Ты же врал ему!

— Да.

— Ты нелегал. Твое резюме — фальшивка, так ведь? За исключением адреса.

— Ну, не всё…

И тут она поцеловала меня. Прижалась ко мне всем телом и впилась мне в губы. Приподнялась на цыпочки, взяла мои руки, положила их себе на грудь. Мы отодвинулись дальше под навес. Ее пальцы скользили под моей рубашкой, она царапала мне спину. Правой рукой она схватила меня за задницу и прижала к себе еще теснее, левой — стала расстегивать пуговицы у меня на джинсах.

— Давай же, — чуть выговорила она, — прямо здесь, сейчас.

— С ума сошла! — ответил я и потянул молнию ее черных джинсов. Она остановила мою руку, сама спустила джинсы и трусики. Залезла рукой ко мне в джинсы, извлекла мое сокровище и направила его в себя. Я откинулся к стене, она прильнула, вскарабкалась на меня сверху, и я отымел ее, как последний наркоман. Желание, страсть, голод, напряжение, наконец, боль.

— Ты убьешь меня!

— Я…

— Давай, давай же!

Я кончил, следом она, я издал стон, она вскрикнула, укусила себя за палец и расхохоталась.

— Не могу дышать.

На все про все ушло минут пять, не больше. Она поцеловала меня и натянула джинсы. Я застегнулся, посмотрел на нее, стараясь восстановить дыхание. Было в Амбер что-то безумное: сначала стащила деньги из пиццерии, теперь это… Венера в свитере. Все, что вам может прийти в голову, и даже больше. Но в то же время я ощущал ее печаль, чувство утраты, голод, который требует насыщения.

— Пойдем, — сказала она.

Амбер взяла меня за руку, и мы тихо пошли по улицам позади бунгало, ранчо и домов в псевдотюдоровском стиле, за почтовыми ящиками и торговыми центрами, позади людей, гуляющих с собаками, позади влюбленных и хозяев, незаконно поливающих газоны под покровом ночи.

Когда мы уже подходили к фургону, она высвободила свою руку. Внутри машины все с нетерпением ждали нас. Роберт опустил стекло.

— Эй, вы, двое, д-давайте скорее, вечер выдался для всех очень тяжелым, п-пора по домам! — закричал он.

Я сел у окна. От меня несло дымом. Но все вежливо не обратили на это внимания. Амбер не проронила ни слова.

Меня высадили у Колфакса.

Я смотрел, как разворачивается фургон.

Амбер на переднем сиденье, рядом с водителем.

Беги, Алекс, говорил я сам себе. Надо бежать, скорее. Теперь, когда ты увидел Рэдхорса. Сматывайся.

Со дня смерти Климмера прошло достаточно много времени, решимость полицейских раскрыть убийство пошла на убыль. Мы могли спокойно выехать из города. Миллион способов. И все равно, я чувствовал, что уже поздно. Рыба уже билась на крючке.

Амбер.

Глупо оставаться.

Я понимал, что не скажу Джону ни о Рэдхорсе, ни о том, что было между мной и Амбер.

Фургон укатил. В окошко я заметил, как она расчесывает свои золотые волосы.

Я стоял на месте. Меня сотрясал кашель.

Шлюхи, бездомные на широкой улице. Черное небо. Сигнальные огни фургона уменьшаются вдали. Я стоял и все смотрел им вслед, даже когда они уже давно скрылись из виду.

Туман окутал Лукаут-Маунтин. А небо спокойное и синее, как Эгейское море. Реактивные самолеты чертят белые кривые. Тишина все глубже и плотнее. Безмолвная пустота. От аэропорта до акведука — никого и ничего. Еще рано. Бродячая собака. Бесхвостая кошка. Девица в черной накидке.

Кажется, что подножие гор ближе, чем паук на потолке.

Вид с высоты соколиного полета.

Улица кажется идеально прямой из-за углов, образованных перекрестками. Яркий солнечный свет с востока поглотил обочины.

Волнение шевелит волосы на голове.

Враги в той стороне, куда указывает компас, по азимуту.

Но не в это утро с облаками цвета слоновой кости, лазурными небесами и приветливым сиянием близкой звезды.

Всего лишь мгновение назад все это было сказочной равниной, тропой, по которой перемещались бизоны и племена команчей.

Представьте себе лучника, застывшего на мгновение перед тем, как пустить стрелу. До появления испанцев, до лошадей. Спокойного и готового к смерти в любой момент. То же самое ощущение. Победы. Или поражения. Все равно кровь, как ни крути.

Комары над подоконником.

Высохшие подсолнухи.

Стрелы, летящие в клейменое стадо.

Смельчаки бегут, чтобы успеть позабавиться. Мясники с длинными ножами из оленьих рогов и кости.

«Ноо ну пуэтсуку у пунинэ», — кричат они друг другу, перед тем как разделиться.

Когда-то было так. Теперь ритм города, барабанная дробь машин и людских ног. Миллион людей начинает дышать в унисон, лишь только будильник прозвонит семь утра.

Это не хуже, просто по-другому.

Прямые углы, симметрия. Запах марихуаны, отходов, эвкалипта. Вонь мочи.

Мой отец сказал бы, что команчи потеряли величайший секрет во Вселенной. Связь между пятью самыми важными числами математики, выраженная формулой е iπ + 1 = 0.

Мой отец.

Что он знал?

Ничего.

Голоса в гостиной. Два голосов. Смех, беседа.

И вдруг тишина выдает более интимный момент.

Стук в дверь. Третий голос.

Двое мужчин и девушка.

Счастливые.

Она готовит еду.

Они хотят, чтобы я вышел, но думают, что я сплю. Дают мне еще поваляться. Запах еды все же возвращает меня к жизни.

Даже наркоман должен иногда чем-то питаться.

Если я не выйду, внешний мир не причинит мне никакого вреда.

Если не выйду.

Я выхожу…

Понятия не имею, что эфиопы едят на завтрак, но вряд ли именно это. Эрия приготовила нам тосты по-французски с яичницей, сосиски и бекон. Подала псевдокленовый сироп и кофе. Мы с Патом и в лучшие-то времена не отличались сильным аппетитом, но Джон схомячил свою порцию в два счета, после чего не осталось никаких сомнений, что завтрак удался на славу.