Зонтик зазывно щёлкнул и опустился в углу, коробка уместилась рядом, и Уилл поспешил скинуть с себя промокшее насквозь пальто. Жмущие новенькие ботинки сквозь силу были стянуты с ног, и Уилл с облегчением выдохнул, разминая затёкшие ступни. Маргарет прожигала брата недовольным взглядом и нетерпеливо стучала ногой, сложив на груди руки. Уилл в ответ на это лишь неловко улыбался и невпопад усмехался, вешая пальто и шляпу.

– Такая погода сегодня отвратительная, Мэгги, – прикусывать язык было уже поздно, а первая пришедшая в голову мысль как можно хуже подходила, чтобы разрядить накалившуюся обстановку. – Ты так не думаешь? – Уилл заглянул в зеркало, приглаживая растрепавшиеся волосы и встретился с Маргарет взглядом.

– Да я как-то и не обратила внимание. Вроде было солнечно, – женщина повела плечами, откинув за спину длинные каштановые волосы, и тут же поспешила добавить с кислой улыбкой: – пока ты не пришёл.

– И я тебя люблю, Мэгс.

Уилл схватил обёрнутую в бумагу коробку, быстро поцеловал сестру в лоб, пока она не успела опомниться, и тут же поспешил в гостиную, получив вслед мокрым полотенцем по спине и нарочито громко и обиженно выдохнув «Ай!».

В гостиной пахло апельсинами, гвоздикой и корицей. И это было единственным, что напоминало Уиллу о приближающемся Рождестве: выпавший в начале недели снег быстро превратился в чавкающую под ногами серо-коричневую грязь, а зарядившие дожди смывали ее в канализацию вместе с надеждами на холодное и приятное глазу Рождество. Невысокая ель размашисто раскинула свои ветви, прогнувшиеся под тяжёлыми игрушками, а ряд носков выстроился над камином. Маленький мир внутри дома разительно отличался от пустой, украшенной одним только венком на входной двери квартиры Уилла. Но он не мог сказать, что это отличие было не в его пользу.

Вслед за приятным ароматом горячего вина в нос ударил приторный запах ванили, пережаренного мяса и шалфея. Все, что Уильям не любил в Рождестве и с чем приходилось мириться из года в год. Индейка, которую к полуночи уже невозможно есть, горячие напитки, которые сквозь силу заливаешь в себя, и бесконечная череда поздравлений, которые повторяешь из года в год, настолько заученно и сухо, что уже и сам не веришь в то, что говоришь.

Уголки губ нервно дёрнулись, стоило Уильяму вспомнить Рождество в прошлом году и недовольное лицо отца. Это было даже забавно: каждый раз, как Уильям появлялся на пороге родительского дома, его встречали колкие слова, холодный воздух и чёртов запах сгоревшей индейки.

– Билли, мой мальчик!

Полный неподдельной радости голос из гостиной разорвал повисшую между Уильямом и Маргарет напряженную тишину, и он тут же поспешил воспользоваться возможностью.

– Я Уилл, мам, – улыбаясь, сквозь плотно сжатые зубы пробормотал Уилл, наклоняясь и целуя мать в щеку.

– Да-да, Билли, – проворковала женщина, приобнимая Уилла за плечи, и добродушно хохотнула, когда он отстранился. – Как твоя поездка в Англию? Не слишком понравилась тамошняя еда, да? Помню, мы с твоим отцом ездили еще по молодости в Лондон. Так там, скажу я тебе, даже в ресторанах еда была настолько жирной и невкусной, что я еще месяц мучалась изжогой. Правда потом выяснилось, что я просто была беременна тобой, – женщина заливисто расхохоталась, и Уилл с трудом сдержал рвущуюся наружу улыбку.

Коробка опустилась на стол, и Уилл удобно развалился в глубоком мягком кресле, сцепив пальцы в замок и похлопывал ногой по паркету, пока Маргарет терпеливо стояла у него над душой. Он чувствовал на себе ее недовольный осуждающий взгляд, но продолжал с безмятежной улыбкой наблюдать за суетящейся над столом матерью, чьи пальцы ловко раскидывали карты веером, а редкие выцветшие брови хмурились, каждый раз как она разочарованно цокала, сгребала карты и начинала все заново.

– Я тут пасьянс раскладываю, – женщина положила на стол очередную карту и сдержанно хохотнула своим высоким тёплым голосом. – Могу и тебе погадать, Билли.

– Меня зовут Уилл, мам. – Уилл на секунду закатил глаза. – Прошу, не надо звать меня Биллом.

– Конечно, сынок. Раз тебе не нравится «Уилл», я не буду тебя так звать.

Маргарет прыснула в кулак над ухом у Уильяма и попыталась спрятать рвущийся наружу смех в сдержанном почтительном кашле, как всякий раз делала их мать в обществе своих подруг или свекрови. Хорошие манеры – главное, чему их учили с самого детства. Хорошая жена, приличная работа и уважаемые в обществе знакомые – главные признаки успешного человека, которым Уильям никогда не станет. К расстройству своих родителей и к своему полному внутреннему одобрению.

– Давай-ка поглядим. Что у тебя там карты говорят…

Маргарет многозначительно кашлянула и опустилась в кресло напротив. Они прожигали друг друга с Уильямом взглядом и одаривали ехидными ухмылками, как когда-то в детстве. И только тихо напевающая себе под нос рождественские песенки мать отделяла их от того, чтобы высказать все, что вскипало внутри двух старших отпрысков семьи Белл. Они смотрели друг на друга, нервно сжимая подлокотники кресла, повторяли каждое действие друг друга. Стоило Уиллу закинуть ногу на ногу, как Маргарет делала то же самое, игнорируя осуждающий взгляд матери. Стоило Маргарет подпереть щеку кулаком, и Уилл повторил это движение, с улыбкой глядя на сестру.

– Так-так-так, – мать постучала ногтем по столу, вглядываясь в разложенные перед ней карты. – Что это тут у нас?

Женщина так низко склонилась над картами, что, казалось, еще немного и она упадёт на них, разобьёт нос, и Уиллу придётся оказывать ей первую помощь. Однако, к удивлению Уильяма, его мать тут же отпрянула от потёртых старых кусков бумаги и снова всплеснула руками – этот жест начинал выводить Уилла из себя, но он просто продолжал мягко улыбаться и делать вид, что все хорошо. Маргарет проследила за взглядом матери и подалась вперёд, с интересом разглядывая разложенные по аккуратным островкам карты.

– Что там такое? – Маргарет нахмурилась, перебегая взглядом с одной карты на другую, и напряженно прикусила губу; ее пальцы нервно перебегали по подлокотнику, и с каждой секундой лицо старшей сестры становилось все мрачнее.

Уилл поднял глаза к потолку и постарался не слишком позволять себе выражать лицом все, что он думает о карточных гаданиях, к которым так была неравнодушна вся женская половина семьи Белл. Король бубен все еще яркими вспышками неожиданных совпадений всплывал в памяти Уилла, но тот предпочитал отмахиваться, скидывая все на волю случая и свою мнительность.

– Беда, Марджи. Ой, что же делать! – запричитала мать и снова всплеснула руками. – Страшная беда. Но я не могу понять ничего из этого расклада. Бессмыслица какая-то. Что же творится-то.

Теперь уже и Уильям привстал на своём кресле, щурясь и рассматривая то, от чего так сокрушалась его матушка. Пара червей, пики и бубны. Ничего, что могло бы заинтересовать карточных игроков, но, судя по всему, что-то важное для экзальтированных барышень девятнадцатого века, к которым Уильям был готов смело отнести и свою старшую сестру, в тридцать три года проявлявшую удивительные чудеса наивности и отрицания науки.