Свет фонаря выхватывал из темноты очертания длинного коридора.

Бывшему ученому чудились голоса: постоянное бормотание, будто кто бубнил у него над ухом.

Но когда он прислушивался, неведомый суфлер замолкал, и биолог опять уверял себя, что это шум крови в висках и шорох его плохо смазанных старческих суставов.

Возле стола в углу стоял старый компьютер: допотопный монитор с электронно-лучевой трубкой оплетен паутиной, системный блок вскрыт. Рядом валялся разбитый жесткий диск. Дальше по коридору, слева за загородкой, стояло большое металлическое кресло с фиксаторами для рук, похожее на экспонат из музея истории психиатрии. От этого места у Малютина по коже прошел мороз.

«Такого в районной больнице не сыщешь. Да что за хрень тут была? Родильное отделение?»

Он наступил в лужу и поморщился. Даже тут, в чреве здания, вода капала и сочилась отовсюду.

В одном закутке он наткнулся на горы бумаг. Было такое ощущение, что кто-то делал в них, как крысы, гнезда из обрывков. И эти бумажные гнезда были повсюду. Часть из них промокла, но были и целые.

Бум. Раздалось где-то у потолка.

Ученый от неожиданности дернулся. Поднял глаза: луч фонаря скользнул по ребристому боку трубы. Шум мог доноситься только из нее.

«Опять «крысы»? Только их не хватало. Чем они могут питаться в давно покинутом людьми здании? Или они здесь только гнездятся, а пищу добывают снаружи?»

Бум-бум.

Малютин затаился.

Теперь ему показалось, что тот, кто полз сейчас по трубе, размером гораздо больше, чем те, кто побеспокоили его день тому назад.

Ему даже почудилось, что труба на потолке чуть вздрогнула.

Нет, не почудилось. Даже сейчас, через минуту после удара, она все еще продолжала вибрировать, покачиваться.

«Попытаться отпугнуть их так же, как в тот раз?»

– Я не боюсь вас, – вслух произнес он. Но не стал стучать по батареям.

За последней из дверей был еще один коридор. Снявши голову, по волосам не плачут, поэтому Малютин решил исследовать и его. Коридор был разбит на секции. В каждой из них стояла старинная кровать с панцирной сеткой. Волглые сгнившие матрасы были навалены горой, будто из них пытались построить шалаш.

Их набивка была вырвана, будто их вспороли – как Джек Потрошитель свои жертвы. Во все стороны торчали пружины.

Под ноги Николаю попалась штука, которая заставила его вздрогнуть. Это была детская игрушка. Пупс из пластмассы, черты лица которого были стерты, будто его погрызли.

Чувствуя, как страх внутри нарастает, Малютин дошел до конца коридора. В последней из клетушек он снова заметил на полу что-то белое.

Луч фонарика с трудом пробивался через завесу тумана, но наконец Малютин смог разглядеть очертания костей. Рядом с человеческими – теперь уже не скажешь, мужскими или женскими – вперемешку лежали совсем крохотные косточки.

«Новорожденный? Нет. Такого черепа у человека быть не может. Это примат, но не хомо, а обезьяна. И не человекообразная. Макака. Точнее, резус. Иногда полезно быть кандидатом наук».

Даже его отмороженность и презрение к смерти имели свои границы. Они заканчивались там, где смутные страхи превращались в ощущение чужого присутствия.

Что бы там ни говорили, но человек чувствует, когда на него смотрят. Мистики тут нет никакой. Просто в обычной обстановке сознание «выводит на монитор» далеко не всю инфу, которую человек воспринимает органами чувств. Оставшееся за рамками, отсеянное сознанием как мусор, может анализироваться вторично. И если в этом хламе мозг находит признаки угрозы, а любой взгляд есть потенциальная угроза, то он дает сигнал тревоги.

В вагоне московского метро, уткнувшись в экран «читалки», он ни разу не ошибся, когда внутренний звонок оповещал его, что сосед или соседка напротив – пялится на него.

И вот сейчас у него было то же ощущение, только во много раз более сильное.

***

Закрыв от греха подальше странную комнату, которую он окрестил «палатой № 6», ученый вернулся к столу с компьютером. По часам прошло четыре минуты, как он покинул спальник, и у него оставалась еще от силы одна. Нельзя было слишком надеяться на лень часовых…

Вероятно, это был его последний шанс узнать одну из главных тайн умирающего мира.

Из всех идей, пронесшихся у него в эти минуты в голове, он выбрал самую бредовую: высыпал на столешницу кучу обрывков и начал при свете фонарика отбирать из них схожие между собой по цвету и фактуре.

Но он быстро понял, что это практически невыполнимая задача. Кто-то здорово потрудился над этими бумагами, нашинковав их не хуже шредера. Плюс ко всему, бумаги сильно размокли, отчего буквально расплывались в руках.

А у него было очень мало времени.

Наконец Николаю удалось отложить несколько кусков, явно имевших общее происхождение. Это были части какой-то цветной иллюстрации, напечатанной когда-то на глянцевой бумаге.

«Журнал. Или вырезка из него. Неужели во времена форматов «jpeg» и «pdf» кто-то еще делал вырезки из печатных изданий? Или у них так полагалось?»

Самый крупный кусок оказался частью большой фотографии с изображением чего-то похожего на надувного игрушечного мишку.

Статья была на английском языке. Что-то по генетике, хотя ему было трудно судить о содержании текста по двум фразам под фотографией. В глаза Николаю бросились два слова, выделенные жирным шрифтом: «CRISP» и «Tardi».

Он начал сопоставлять бумажные клочки друг с другом, искать пару к этому куску. И почти сразу нашел. Это был обрывок с левой половиной фотографии – со словом «grada» под ней. Теперь было видно, что это не игрушечный мишка, а живое существо.

«Tardigrada. Что за шарада?»

И вдруг Малютин хлопнул себя по лбу – его осенило.

Тихоходка. Микроскопическое животное, родственное членистоногим. В обычной капле воды может быть множество таких. И они действительно похожи на игрушечных мишек – при многократном увеличении. Правда, еще они обладают невероятной устойчивостью к вредным факторам среды. Могут ожить после недели пребывания в вакууме и переносить чудовищные дозы радиации без особых последствий.

А crisp, вернее CRISPR – это не хрустящие чипсы. Это прямые повторы, обнаруженные в ДНК многих бактерий и архей. Повторы, которые разделены так называемыми «спейсерами» – чужеродными генетическими элементами, с которыми сталкивалась клетка и которые она заимствовала. Эти элементы обеспечивали ей адаптивный иммунитет, вместе с так называемыми белками Cas.

В последние довоенные годы много писалось о том, что системы CRISPR-Cas можно использовать для направленного редактирования генома. Именно об этом и была статья.

А он-то всегда считал тех, кто был против ГМО – истеричками и безграмотными дурнями! Жаль, уже нельзя было извиниться перед теми, кого он смешал с грязью в Интернете в свое время. Ах да, они еще и в телегонию верили. И считали, что прививки «подселяют» православным младенцам геном пришельцев-рептилоидов.