Он улыбнулся:

— Наверное, это весна. Ничего не могу с собой сделать, она будоражит меня.

— Тогда садись, — сказала Жанна, — и возьми себя в руки. Ты услышишь сейчас необычайные новости. Видишь ли, я сегодня получила письмо месье дю Плесси из Прованса…

За несколько минут до того, как они сели в карету, отправлявшуюся в Париж, в Каренси, в гостинице месье дю Плесси быстро набросал письмо.

— Они будут счастливы, Мари-Лор, узнать, что вы возвращаетесь вместе с нами, — заверил он девушку. — И я хочу, чтобы они узнали об этом как можно скорее и подготовились к вашему приезду.

Она нахмурилась:

— Счастливы? Когда я в таком положении?

— Маркиза — необыкновенная женщина, — сказал адвокат. — У нее с виконтом очень свободные отношения.

Что бы это ни означало, ей оставалось только ждать и увидеть все самой. Батист убеждал Мари-Лор, что Жозеф, не получая от нее никаких вестей, был в отчаянии. Он так обрадуется, узнав о ее приезде. И особенно — камердинер ласково положил руку на живот девушки — известию о ребенке.

Может быть, обрадуется, а может быть, и нет. Хотя теперь Мари-Лор знала, что он посылал больше писем, чем она получила. Но что-то в бодром добродушии месье дю Плесси вызывало подозрения; было ясно: они с Батистом что-то скрывают. Возможно, Жозеф действительно влюблен в красавицу мадемуазель Бовуазен и все равно бы перестал ей писать. Мари-Лор вспомнила о его письмах, сгоревших в камине герцогини. Ужасно! О чем он ей писал?

Однако имело значение лишь то, что Жозеф проявит благородство по отношению к ней и ребенку — в этом она не хотела сомневаться. Она решила не обращать внимания на свои страхи на время их тяжелого девятидневного путешествия. Карету качало и трясло, остановки на отдых были нечастыми, качество пищи и чистота постели в гостиницах, где они останавливались, — весьма сомнительными.

Их попутчиков приводило в замешательство то, что такое путешествие совершает молодая женщина с таким сроком беременности, и они осуждающе поглядывали на нее. На второй день путешествия задремавшая Мари-Лор проснулась и услышала, как месье дю Плесси «объясняет» ее ситуацию своим попутчикам. Притворяясь спящей, девушка с изумлением слушала свою историю, украшенную впечатляющими подробностями. Искусно, непринужденно адвокат извлекал, как карнавальный фокусник из шляпы, мужа, отправившегося на важные военные маневры, оспариваемые права на наследство и склонность женской половины семьи к тяжелым родам.

— И вы понимаете, господа и дамы, — закончил он, — бесспорную необходимость для этой молодой дамы разрешиться от бремени под наблюдением известного парижского врача и быть поближе к оказывающей ей покровительство и защиту благородной и великодушной мадам маркизе де Машери, ее дальней родственнице.

Глупо, подумала Мари-Лор, рассчитывать на то, что кто-нибудь поверит этой абсурдной выдумке, когда и так ясно, что она — соблазненная и брошенная служанка в деревянных башмаках и грязном переднике. Но казалось, попутчики были вполне удовлетворены версией месье дю Плесси и начали относиться к ней с большей симпатией и сочувствием.

— Путешественники любят сентиментальные истории, — вечером говорил адвокат Мари-Лор и Батисту, когда они ужинали отвратительной тушеной бараниной. — Не станете же вы лишать их этого развлечения?

Назавтра я заказал пожарить свежего карпа из рыбной лавки, — продолжал он, — так что мы не будем зависеть от того, что нам предложат в следующей гостинице. К счастью, постели здесь лучше, чем еда. По крайней мере, у вас приличная кровать, Мари-Лор. Но что случилось, малышка? — спросил он, увидев, как девушка внезапно побледнела.

— Просто головная боль. — Она тихо ахнула, удивленная, насколько ей было плохо. — Думаю, мне лучше лечь. Вы не поможете мне подняться по лестнице, месье?

Он уже подхватил ее под локоть. Пока они поднимались по лестнице, он заверил Мари-Лор, что не стоит беспокоиться: у его жены были такие же головные боли, перед тем как она родила их третьего ребенка, здорового мальчика весом в восемь фунтов. Его непринужденность и спокойствие так на нее подействовали, что, когда они добрались до комнаты, девушка решила, что не все так уж и плохо. Только промучившись около часа, она вспомнила, как днем в карете он рассказывал свои небылицы с такой же уверенностью и благодушием.

На следующее утро Мари-Лор стало немного лучше, но головная боль не проходила. Временами перед глазами вставал туман, а дорожная тряска вызывала головокружение и тошноту. Она старалась не обращать на это внимания и крепко спала, когда они проезжали мимо пастбищ и виноградников Бургундии. На следующий день, когда путешественники въехали в великолепный лес Фонтенбло, ее ни на минуту не покидала острая боль в глазах. Мари-Лор боролась со сном. Ибо они приближались к городским воротам Парижа.

Жозеф чувствовал, что больше никогда не сможет заснуть.

Она носит его ребенка! Он ходил по камере, стараясь осмыслить происходящее. Ребенок, конечно, будет похож на нее, — хотя если это будет мальчик, то ему не помешало бы унаследовать рост отца. Он пытался представить его личико, ручки, ножки. Но не сумел. Какой величины младенцы? Умеют ли они улыбаться? За свою жизнь он их редко видел. Женщины, с которыми он был знаком, как можно скорее отсылали своих отпрысков к кормилицам, возвращаясь как ни в чем не бывало в общество через неделю после родов.

Но этого не случится с их ребенком. Даже если, когда он родится, Жозеф все еще будет в тюрьме, мать и дитя будут в безопасности с Жанной.

В безопасности. Взгляд виконта стал суровым. По словам Жанны, дю Плесси почти ничего не сказал, почему Мари-Лор сбежала из замка. Но он без труда догадался, что произошло.

«Мне не следовало позволять ей оставаться с этими чудовищами, — подумал Жозеф. — Когда я отсюда выйду, я…»

Но выйдет ли он когда-нибудь? Жозеф решил, что выйдет. Не надо больше цинизма по отношению к его шансам. Когда Мари-Лор и ребенок приближаются к Парижу, он не может позволить себе такую роскошь, как цинизм.

Тушеная куропатка, стоявшая перед ним на столе, уже час как остыла. Свеча погасла. Жозеф передернул плечами. Он и так жил в какой-то полутьме: его старание сохранить веру в лучшем случае можно было назвать не очень успешным.

Он зажег новую свечу. Может быть, наступило время научиться жить спокойно, жизнью, освещенной чьей-то любовью.

Париж начинался еще перед своими стенами. Мари-Лор смотрела, как появляются маленькие, выглядящие временными жилища: лачуги для бедных душ, спасавшихся от невзгод деревенской жизни. Она полагала, что это опечалит ее, но, наоборот, город вливал в нее энергию и силу, притягивал к своему центру, как магнит притягивает кусочек железа.

Таможенники у ворот были грубы, хитры и не скупились на оскорбительные замечания. Мари-Лор это нисколько не задевало. Они были горожанами, их отношение отличалось насмешливой фамильярностью, порожденной городской теснотой и чувством обезличенности. Она ответила подмигнувшему таможеннику высокомерным кивком. А затем усмехнулась.