— Спасибо вам, — прошептала Мари-Лор, обращаясь к обеим женщинам у ее постели.

Странно, но она чувствовала себя польщенной тем доверием, которое они оказали ей, хотя всего лишь час назад она отвергла такое предположение как нечто отвратительное. Жозеф был прав: в ней было еще сильно уважение к условностям и приличию. Но она доверяла своему инстинкту — ее внутренний компас говорил, что страстная, нежная и взаимная любовь не может быть отвратительной или грешной.

— Спасибо вам, — на этот раз более уверенно произнесла она эти слова. — Спасибо вам обеим за все. И особенно за доверие.

«Любовь моя, если ты получишь это письмо, значит, мне удалось обмануть тюремщика, в последнюю минуту подменив его списком провизии, которую я прошу Жанну принести в следующий раз.

Но даже если ничего не получится и в наказание меня лишат на неделю или две прогулок в тюремном дворе, все равно это стоит радости снова и снова писать тебе о том, как сильно я люблю тебя.

Я уверен, Жанна рассказала тебе, как проходит мой день. Здесь достаточно удобно, особенно для человека, который провел детство в продуваемом ветрами замке. Не сомневаюсь, что мне намного легче, чем было тебе на твоем чердаке, поэтому, пожалуйста, не беспокойся.

Де Сад — умный компаньон, хотя он безжалостно и с. завистью высмеивает меня за мой «гарем» в Меликур-Отеле. Конечно, он понимает истинную ситуацию; отношения между Жанной и Арианой едва ли могут шокировать его. Но он предпочитает толковать факты так, как ему подсказывает его фантазия. Он находится в тюрьме уже несколько лет…

(далее несколько строк густо зачеркнуты чернилами).

Должен признаться, что мой необычный брак изменил меня к лучшему. Жизнь с двумя женщинами, с которыми меня связывают весьма гармоничные братские отношения и которым я совершенно не нужен (по крайней мере в одном важном аспекте), оказалась в высшей степени поучительной. Такой образ жизни я бы рекомендовал всем французам, благородного они происхождения или нет, которые имеют слишком высокое мнение о себе.

И теперь, когда ты вместе с этими милыми друзьями, которые так хорошо заботятся обо мне, ты должна позволить им взять на себя заботу и о тебе.

Я в восторге от того, что ты находишься меньше чем в лиге от меня — так ужасно, так удивительно близко от меня, что я чувствую, что могу дотронуться до тебя сквозь эти стены. Руками, губами, всеми моими чувствами и воображением я пытаюсь понять то таинство, которое происходит внутри тебя.

Но жестокая правда в том, что я нахожусь целиком в зависимости от своего воображения.

Ты должна мне помочь. Ты должна написать мне и рассказать, как сейчас выглядишь. Скажи мне, что я почувствую, касаясь тебя, твоих форм, и какие ощущения я испытаю.

Понимаю сложность своей просьбы, дорогая. Я знаю, что нелегко найти нужные слова для очень материальных вещей. Вижу, как насмешливо кривятся твои губы уже Сейчас, когда ты это читаешь. Да, ты думаешь, как далеко зашел этот похотливый, испорченный развратник!

Признаю свою вину, но лишь в этом. Надеюсь на твое милосердие, будь великодушной ко мне, находящемуся во власти желаний.

А в ответ я помогу тебе.

Мы начнем с самого простого. Только следи за моим пальцем, нет, не за пальцем, а за кончиком пальца. Он обводит твои губы, гладит щеку и очень медленно движется к ямочке на твоей шее. Тебе это нравится. Ты выгибаешься, когда я касаюсь твоей шеи.

И мне нравится это. Когда ты изгибаешься, я понимаю, что ты хочешь, чтобы я играл твоими грудями. Дотрагиваюсь до соска и обвожу кончиком пальца вокруг него, смотрю, — как он наливается и темнеет.

Но мне хочется большего. Хочу ощущать языком твою кожу, почувствовать в своих руках твои груди, хочу прижаться лицом к ложбинке между ними. Но не хочу разрушить эти фантазии, и я ничего этого не делаю.

Я просто трогаю твою грудь и восторгаюсь ею.

А ты должна написать, что я вижу.

Ты должна познакомить меня с твоим телом, таким, какое оно сейчас. Должна помочь мне увидеть его и подсказать, как мне прикоснуться к нему.

Скажи мне, Мари-Лор. Коснись меня, любовь моя.

Всем сердцем твой

Жозеф».

«Дорогой мой Жозеф, знаешь, я должна лежать на боку, чтобы ребенку было легче дышать. Какая немыслимая роскошь: Просто лежать в этой большой прекрасной спальне и… ничего не делать. Конечно, если мне хочется, я могу читать. Или писать тебе, положив бумагу на маленький дубовый ящик, который служит мне столиком.

Я могу бросать мяч Фигаро, который его ловит, или есть те вкусные вещи, что мне приносят.

И я могу беспокоиться только, например, о том, что может случиться, если ты не получишь этого письма, в которое завернули яблочный пирог. Его положили в пакет, предназначенный для тебя.

Или лучше стараться не беспокоиться о таких вещах. А думать о том, что важно в данную минуту (вроде того: как я смогу написать о том, чего ты просишь?).

Хорошо, если у меня ничего не получится, я брошу это письмо в камин и возьму новый лист бумаги — еще одна удивительная роскошь — из целой стопы, которую мне дала маркиза.

Согласна. Я попытаюсь. Не смейся надо мной.

(Здесь она задумалась, но это не нашло отражения на бумаге. Наоборот, ее почерк стал более твердым и уверенным, чем раньше…

Когда ты обводишь пальцем мои губы, это вызывает у меня улыбку. Сначала слабую, затем губы расплываются, и скоро мне хочется раскрыть их и поцеловать кончик твоего пальца, дотронуться до него языком или даже, конечно, только слегка, прикусить его и потереться о твою ладонь, как ленивая избалованная кошка.

Слышишь, как я мурлычу? Не очень громко, но, поглаживая мое горло, ты чувствуешь, как в нем что-то дрожит от удовольствия.

А разве я всегда выгибаюсь, когда ты касаешься моей шеи? И я всегда откидываю голову и подставляю свои груди?

Не знала. Да и как я могла это знать, когда ты давал мне такое наслаждение, что я даже не сознавала, что я делаю?

Ах да, пожалуйста, спрячь лицо между моих грудей, это нетрудно, они такие сейчас большие, что ты бы удивился.

Они тяжелые. Ворот рубашки такой широкий, что я могу запустить внутрь руку. Могу взять одну грудь в руку. Да, я чувствую ее тяжесть. А вены стали более заметными и голубыми.

Это твой или мой палец обводит темный кружок вокруг соска? Теперь он тоже не такой маленький. Темнее и больше, красновато-коричневый, а сам сосок тоже стал не по-девичьи большим… интересно, понравится ли он тебе?