— Хорошо, доктор. — Раскин потер шею. — У меня есть еще один вопрос.

— Конечно, Федя.

— Ваши кухуракуту… они не говорили вам… что не так с Забвением?

Моисей задумался.

— А что с ним не так? Забвение заселено… — он дернул себя за бороду. — Несчастная форма жизни, которая может проявлять себя лишь изменением напряжения поля… Даже кухуракуту не удалось войти с ней в контакт. А людям это и подавно не светит: время не подвластно обитателям трехмерного мира.

Раскин поправил воротник и поднялся с дивана.

— Пожалуй, я пойду.

Моисей кивнул. Пелена задумчивости не сходила с его глаз.

— Ладно. Прости, друг, если что не так. Не засиживайся на Земле. Если поймешь, что не справляешься, покинь планету как можно скорее. Я не смогу отсрочить удар кухуракуту больше чем на три месяца.

— Я понял, Борис. Счастливо оставаться!

— Удачи, Федя! Не забудь вернуть «Десант на Сатурн», как только возвратишься!

…Когда Раскин сел в кабину гравипода, он увидел, что Вероника, укрывшись ветровкой, спит на заднем сиденье. Она не дождалась…

Челнок исчезал в предрассветном небе. Крылатая тень среди перистых облаков, тонкий штрих на фоне розовой полусферы Джуниора, он становился все меньше и меньше, пока не превратился в молекулу Большого Космоса. Присоединился к гаснущим звездам.

Раскин сидел на земле и любовался пейзажем. Аркадия — удивительно красивый мир. «Каторга для инакомыслящих эскимосов» — так в шутку называли планету коллеги-колонизаторы. Мягкий климат от северного до южного полюса, незначительное колебание сезонных температур; вдоволь моря, вдоволь плодородной суши. Жаль, но существовать Аркадии осталось не более тысячи лет. Джуниор — луна-отцеубийца — уже приблизился настолько, что невооруженным глазом можно было рассмотреть детали его рельефа — протяженные каньоны, узорчатые долины, редкие метеоритные кратеры.

Но все равно — Аркадия прекрасна. Поэтому всегда существовало большое количество людей, желающих на ней поселиться. Несмотря на то что катастрофа была так близка, что ощущалось ее дыхание. Дыхание судьбы и космоса.

Потревоженный приливом океан рокотал. Волны хлестали по изломанным рифам, клочья горькой пены норовили долететь до сидящего на границе пляжа и степи человека. Восток неспешно наливался медью. Все больше искорок вспыхивало на гребнях неспокойных волн — ярких, как новенькие монеты.

В то же время Джуниор гас, становился полупрозрачным, но места на небосклоне не уступал.

Наконец из-за горизонта показался сияющий край Тау Кита, или просто Тау — так здесь называли солнце. В тот же миг послышался многоголосый клекот: из океана взмыла в воздух стая крылатых змеевидных созданий. Описав круг над человеком, твари умчались вглубь континента искать добычу меньших размеров.

«Где же эта Всеобщность? Как ее почувствовать?»

Раскин пихнул ногой моток сухих водорослей. Усилием воли заставил себя вспомнить, что он находится в мире враждебном; что катастрофа здесь уже случилась и фантасмагорический пейзаж — всего лишь ширма, за которой скрывается чудовище — Грибница.

Такое же чудовище зрело и в глубине его тела. Словно монстр из космического фольклора. «Угнетенные клетки Грибницы» смогли прижиться в организме, имеющем несколько степеней биозащиты. Моисей подтвердил это после импровизированного медосмотра в космопорту перед вылетом ушельца к Тау Кита. Теперь он тоже мечен сверхразумом: на лысине появились два овальных пятна. Лиловые, словно синяки. Мохнатые, как плесень.

Он отвернулся от океана и от теплого Тау. Будто они были в чем-то виноваты.

На западе колыхалось пшеничное поле. Знатная пшеница: колосок к колоску, стебелек к стебельку.

Интересно, станет ли Всеобщность заботиться об урожае? Ведь и «зомбаков» нужно чем-то кормить.

Раскин пошел вдоль поля по едва заметной дорожной колее. Он надеялся, что рано или поздно набредет на людей… Или на то, во что они превратились. Если верить карте, которую он скачал накануне с Галакома, недалеко должна была находиться ферма. Только как ее найти?

С каждой секундой становилось жарче. Твердая ткань внепогодника размякла, растеклась по горячим плечам, затрепетала на ветру, словно сотканная из шелка. Раскин, поразмыслив, скинул с ног тяжелые ботинки. Связал их вместе шнурками и повесил через плечо. Содрал с ног влажные носки, сунул их в карман. С наслаждением потоптался босыми ногами по прохладной, сочной траве.

Затерянную среди зеленых холмов ферму можно было не заметить, если бы не столб дыма, четко обозначивший ее местоположение. Как стрелка на карте. Раскин ускорил шаг, уже догадываясь, что его ждет за невысокой грядой.

С вершины холма ферма, вернее, то, что от нее осталось, была видна как на ладони. Раскин сжал зубы, вспоминая сколько раз за минувшее время — за совсем небольшой период — ему приходилось наблюдать картины разрушения и смерти.

Проклятая Грибница!

От двухэтажного коттеджика остались лишь обугленные несущие стены. Все еще дышало жаром приземистое строение, которое Раскин про себя окрестил «амбаром». В клубах дыма мелькали малиновые искры. Черные балки гаража лежали, сложившись домиком, на бесформенной груде металла, в которой с трудом узнавались очертания универсального комбайна. Крылатые змеевидные твари — таких Раскин видел на побережье, — словно мухи навоз, облепили два скрюченных человеческих тела.

Глобальное подключение к Всеобщности не обошлось без социальных потрясений. А социальные потрясения не обошлись без погромов.

Раскин нехотя спустился к ферме. Если бы неведомые злоумышленники не разгромили ее полностью! Наверняка здесь отыскалась бы карта, средство связи, возможно, со спутниковой навигацией. А так, стоило приблизиться к развалинам только ради того, чтобы помешать трапезе «змеекрылов», — слишком уж она отвратительно выглядела. Да не мешало бы похоронить покойников. Кто его знает, сколько сейчас неприкаянных душ мечется под обманчиво-мирным синим небом Аркадии?

Словно почувствовав его намерения, один из «змеекрылов» освободился из переплетения чешуйчатых тел и ринулся навстречу ушельцу, вытянувшись кожистым столбиком перпендикулярно земле. Два полупрозрачных крыла поддерживали тонкое тело в воздухе, из узких, как у каймана, челюстей вырывался гневный клекот. Раскин подобрал увесистый булыжник и, не останавливаясь, запустил им в тварь. Попал в крыло. Булыжник, к удивлению Раскина, пробил мембрану навылет. «Змеекрыл» рухнул на бетон и, отчаянно шипя, принялся биться и извиваться кольцами. Его сородичи повернули окровавленные рыла в сторону человека. Раскину показалось, что твари в замешательстве. По крайней мере, ему хотелось на это надеяться. «Змеекрылы» выглядели хрупкими, однако их длинные челюсти, полные игольчатых клыков, производили неприятное впечатление.